Граф Сен-Жермен — тайны королей

князем Юсуповым35, которому дал эликсир долголетия. Сообщает он также и то, что в России Сен-Жермен не известен под именем Салтыкова (Солтыкова), а

вот в Вене, напротив, он очень хорошо известен именно под этим именем.

33 M. Пыляев — сотрудник "Нового Времени", автор книги "Старый Петербург". — прим.

авт.

34 Граф Ротари (Пьетро, 1707-1762) — итальянский исторический и портретный живописец.

Последние годы своей жизни жил при дворе Елизаветы Петровны. — прим. перев.

35 Возможно, речь идет о князе Юсупове (Николае Борисовиче, 1750-1831) —

государственном деятеле, посланнике в Турине с 1783 по 1789 г. В разное время он был

министром уделов и сенатором. — прим. перев.

Что же касается нотной тетрадки с автографом Сен-Жермена, то господин

Пыляев припоминает ныне, что некогда она принадлежала ему самому. Ему

посчастливилось ее купить на каком-то аукционе, и некоторое время он держал

ее при себе. Затем эту тетрадку он подарил прославленному композитору Петру

Чайковскому. Она и поныне, вероятно, покоится где-то в бумагах Чайковского.

Однако, великий музыкант славился своим небрежением к порядку, и поэтому

господин Пыляев считает почти безнадежным делом найти ее, тем более, что

после внезапной кончины Чайковского не осталось никаких прямых указаний

на то, как поступить с оставленным имуществом."

Мы уже говорили ранее о том, что политические события, в которых

участвовала его семья, в значительной степени повлияли на жизнь Сен-

Жермена. К одному из эпизодов, иллюстрирующих это утверждение, мы сейчас

обратимся. Речь пойдет об одном из немногих инцидентов политического

характера, на который, лично и недвусмысленно, указывает сам Сен-Жермен.

Произошло это несколько позднее тех событий, о которых мы только что

успели поведать. По возвращении маркграфа из Италии, которую он посетил в

1776 году, и где успел наслушаться всяческих легенд и сплетен о Сен-Жермене, он посылает письмо автору, неоднократно нами уже цитированному, в Швабах

с просьбой посодействовать встрече с Цароги. Маркграф желал объясниться с

графом, ибо считал себя оскорбленным его поведением.

Писатель далее говорит:

"По приезде он застал Сен-Жермена больным, в постели. Когда ему

объяснили суть дела, он спокойно ответил: да, действительно, у него были

время от времени вымышленные имена, в том числе и Салтыков; но под всеми

этими именами он был известен многим как человек чести, и никому не

позволит подозревать себя в нечестных сделках; так или иначе, граф готов

реабилитировать себя в любой удобной для противной стороны форме как

только ему станет известно, в чем именно его обвиняют и кто те люди, которые

осмелились напасть на него. Сен-Жермен твердо заявил, что в рассказе о своем

происхождении и семье не допустил ни одного слова лжи. Доказательства же, однако, находятся в руках лица, от которого он весьма зависим (то есть у

императора Австрии), зависимость эта за всю его жизнь не принесла ему

ничего, кроме обвинений в шпионаже... На вопрос, почему он не рассказал

маркграфу о различных именах, под которыми он появлялся, граф Цароги

возразил: а имел ли он обязательства подобного рода по отношению к

маркграфу? Это обстоятельство, по его мнению, за все время никого не

оскорбило и не принесло никому вреда. Более того, информацию подобного

рода сообщают не до, а после установления более близких отношений. Граф

заверил, что никогда не злоупотреблял доверием маркграфа, и после этого он

назвал свое настоящее имя..."

Далее тот же автор замечает:

"Трудно предположить, откуда Сен-Жермен брал средства на свое

существование?"36

36 Curiositaten... там же сс. 287, 289, 293, 294.

Любопытно наблюдать, сколь мало осведомлен этот автор в истории своего

времени. Нам же известно, что все сыновья принца Ракоци достаточно

обеспечены, и доказательств тому в то время было гораздо больше, чем мы

имеем теперь. Этот же писатель не преминул заявить и следующее:

"Было бы очень неблагодарным делом обвинять этого человека в

мошенничестве, ибо для этого требуются доказательства, а их нет".

Замечательное по своей правдивости заявление, хотя оно и граничит с

обвинением. Говорить о ком-то, как о мошеннике, без всяких на то

доказательств, — недопустимо, и, по крайней мере, непорядочно. Абсурдность

предыдущего утверждения подчеркивает следующее заключительное

заявление:

"За всё время общения с маркграфом он ни разу не вмешался в посторонние

дела, никогда не требовал вознаграждения, был последователен в своих

поступках. Так как жил он очень скромно, запросы его были очень и очень

ограничены; бывало, он раздавал свои деньги беднякам и нищим."

Если сравнить эти слова со словами, сказанными о Сен-Жермене его другом

ландграфом Карлом Гессенским, то они, безусловно, зазвучат в унисон.

Остается только удивляться автору, способному говорить столь возвышенно о

том, кого он, пусть даже и предположительно, готов обвинить в

"мошенничестве". И если такие слова могут быть произнесены в адрес

"авантюриста", то какие же слова нужны для описания достойных людей?

Впрочем, мы найдем подобные "странные" противоречия у многих

писателей, которых будем цитировать в нашем дальнейшем исследовании