Графиня

Когда Судьба в первый раз поставила мне «под ножку», я ещё была полна сил и не придавала значения её далеко идущим намерениям. Я и понятия не имела, что моя собственная Судьба может мне изменить.

Из всего, что произошло за последние семь лет между мной и Васей, я сделала вывод, что всегда приходится выбирать. Даже тогда, когда совсем не хочется, и, что парадоксально, когда от тебя вообще ничего не зависит.

Детские воспоминания о Герое романа, будоражили воображение много лет, представляя его непременное сходство с идолом в виде гипсового благородного Оленя, гордо смотрящего с высока в далекое светлое Будущее.

Моя очередная попытка: найти идеального мужчину, не увенчалась успехом. Василий не тянул на Героя, несмотря на великолепные внешние данные. Он был высоким шатеном атлетического телосложения, с длинными ногами, седеющими висками и пронзительным взглядом, как у больной собаки. Однако, меня всегда поражала его серая мешковатость и обреченная опустошенность. Наши пути разошлись. Мы выбрали разные дороги. Я выбрала дорогу свободы, он – дорогу долга. И нам друг друга не понять.

За время нашего романа я докатилась до психотерапевта. Ну, и неудивительно, Вася был женат. И психотерапевт тоже был женат. Поэтому, на приёме доктор меня очень квалифицированно проконсультировал, сообщив, что ждать нечего.

–Идите, – говорит, – поищите кого-нибудь Другого.

– А как же любовь? Как же семь лет роковой страсти? – наивно спрашивала я.

Но, доктор был мужчиной здравомыслящим и хорошо обученным. Поэтому понятие «любовь» для него было термином обыденным, не более, чем для механика болт или гайка. Доктор чётко определил, что голову мне надо бы полечить, прописал полвагона пилюль и выставил меня за дверь с диагнозом – «комплекс неполноценности».

Оптимизм по-прежнему не покидал, я надеялась, что моего природного благоразумия и терпения хватит на перекрашивание серого и вялого Василия хотя бы в васильковый цвет, однако, с основательно прилипшим ко мне комплексом неполноценности ваять из рассыпающейся глины недосягаемый идеал оказалось невозможно. Это было третьим ударом и метким попаданием изменившей мне Судьбы в остатки слегка ещё нависавшего надо мной розового купола, последние стеклышки которого были скинуты ею в мерцающую вечерними огнями дрейфующих яхт морскую волну романтического острова Искья, запечатлевшего на фото два, стоящих ещё рядом, бокала красного и белого вина.

Предшественник Василия, настойчиво добивавшийся статуса главы базовой ячейки общества и моей руки, но так и не сумевший вывести меня на дорогу в светлое Будущее, исчез из моей жизни также внезапно, как и появился, в период бурной смены общественно-экономической формации постперестроечных времён, оставив в моей душе легкий след, подобный мягкому вязанному пуловеру и стойкие ощущения какой-то незаконченности.

Метро

Впрыгнув с разбегу в девяностые годы ХХ века, разворотившие не только мое сознание, подсознание и уверенность в светлом Будущем, но и крепкую, устойчивую экономику грамотного, планового ведения хозяйства великой державы, воспеваемой рок-музыкантами группы «ДДТ» в подземных переходах как «Родина – Уродина», я понимала, что работа в должности научного сотрудника одного НИИ позволяет мне только кататься на метро на работу и с работы, оплачивать коммунальные платежи и питаться ножками «Буша», поставляемыми лидером мирового империализма в «Уродину» в качестве гуманитарной помощи.

Ежедневно пробираясь по улицам, заставленным бесчисленным множеством палаток разной величины, торгующих всем, что нужно и совсем не нужно: от соленых огурцов и бюстгальтеров до стройматериалов, унитазов и запчастей к автомобилям, я вползала в метро «Комсомольская», протискиваясь между увешанными чемоданами, сумками и тюками приезжими. Они ползли, как муравьи, в наш раздувающийся, как воздушный шар, мегаполис. Метро, обляпанное рекламными щитами, больше походило на торговые ряды; здесь продавали книги, бижутерию, косметику, булки и гамбургеры с пепси-колой и даже иконы. Между пассажирами и приезжими сновали дельцы, предлагающие медицинские книжки, дипломы о высшем образовании, больничные листы. На полу валялись пустые жестяные ёмкости из-под пива; а там, где ещё не сломали скамейки, спали вонючие бомжи, отчего запах мочи и сивухи распространялся по всему павильону станций.

Болтаясь между полом и потолком вагона, застряв в плотно прижатых к друг другу телах, я пыталась настроиться на рабочий лад, чувствуя, что с трудом могу дышать и вряд ли выживу от непрекращающейся матерной брани набивавшихся в город, как кильки в консервную банку, иностранцев из бывших республик страны Советов.

С тех пор, как я переселилась в район постоянно стучащих рельс площади трех вокзалов, коричнево-серые тона городского пейзажа, заглядывающие в мое двустворчатое окно, загоняли меня в беспросветную монотонность безликих дней.