Графиня де Монсоро

И так как основная черта французского характера — самолюбие и французы не терпят предводителей, которые ниже их по уму, даже сами заговорщики восторгались ловкостью короля, сумевшего всех провести.

Правда, главные из них поспешили скрыться.

Три лотарингских принца, как известно, умчались во весь опор из Парижа, а их ближайшее доверенное лицо, господин де Монсоро, уже собирался покинуть Лувр, чтобы приготовиться к погоне за герцогом Анжуйским.

Но в ту минуту, когда он собирался перешагнуть через порог, его остановил Шико.

Лигистов во дворце уже не было, и гасконец не опасался больше за своего короля.

— Куда вы так спешите, господин главный ловчий? — спросил он.

— К его высочеству, — ответил кратко граф.

— К его высочеству?

— Да, я тревожусь за герцога. Не в такое время мы живем, чтобы принцы могли путешествовать по дорогам без надежной охраны.

— О! Но принц так храбр, — сказал Шико.

Главный ловчий посмотрел на гасконца.

— Как бы то ни было, — продолжал Шико, — если вы беспокоитесь, то я беспокоюсь еще больше.

— О ком?

— Все о том же его высочестве.

— Почему?

— А вы разве не знаете, что говорят?

— Что он уехал, не так ли? — спросил граф.

— Говорят, что он умер, — еле слышно шепнул Шико на ухо своему собеседнику.

— Вот как? — сказал Монсоро с выражением удивления, не лишенного доли радости. — Вы же говорили, что он в пути.

— Проклятье! Меня в этом убедили. Я, знаете, настолько легковерен, что принимаю за чистую монету любую чепуху, которую мне наболтают. А сейчас у меня есть все основания думать, что если и в дороге бедный принц, то в дороге на тот свет.

— Постойте, кто внушил вам такие мрачные мысли?

— Он возвратился в Лувр вчера, верно?

— Разумеется, ведь я вошел вместе с ним.

— Ну вот, и никто не видел, чтобы он вышел.

— Из Лувра?

— Да.

— А Орильи где?

— Исчез!

— А люди принца?

— Исчезли! Исчезли! Исчезли!

— Вы меня разыгрываете, господин Шико, не так ли? — сказал главный ловчий.

— Спросите!

— У кого?

— У короля.

— Королю не задают вопросов.

— Полноте! Все зависит от того, как к этому приступить.

— Как бы там ни было, — сказал граф, — я не могу дольше оставаться в неведении.

И, расставшись с Шико или, вернее, преследуемый им по пятам, Монсоро направился к кабинету Генриха III.

Король только что вышел.

— Где его величество? — спросил главный ловчий. — Я должен отчитаться перед ним относительно некоторых его распоряжений.

— У его высочества герцога Анжуйского, — ответил графу тот, к кому он обратился.

— У его высочества герцога Анжуйского? — повернулся граф к Шико. — Значит, принц не умер?

— Гм! — хмыкнул гасконец. — По-моему, он сейчас все равно что покойник.

Главный ловчий теперь окончательно запутался; он все больше убеждался в том, что герцог Анжуйский не выходил из Лувра. Кое-какие разговоры и замеченная им беготня слуг укрепляли его в этом предположении. Не зная истинных причин отсутствия принца на церемонии, Монсоро был, разумеется, до крайности удивлен, что в столь решительный момент герцога не оказалось на месте.

Король и на самом деле отправился к герцогу Анжуйскому. Главный ловчий, несмотря на свое горячее желание узнать, что случилось с принцем, не мог проникнуть в его покои и был вынужден ждать вестей в коридоре.

Мы уже говорили, что четверка миньонов смогла присутствовать на заседании, потому что их сменили швейцарцы, но, как только заседание кончилось, они тотчас же возвратились на свой пост: сторожить принца было невеселым занятием, однако желание досадить его высочеству, сообщив ему о триумфе короля, одержало верх. Шомберг и д’Эпернон расположились в передней, Можирон и Келюс — в спальне его высочества.

Франсуа испытывал смертельную скуку, ту страшную скуку, которая усиливается тревогой, и, надо сказать прямо, беседа этих господ отнюдь не содействовала тому, чтобы развеселить его.

— Знаешь, — бросал Келюс Можирону из одного конца комнаты в другой, словно принца тут и не было, — знаешь, Можирон, я всего лишь час тому назад начал ценить нашего друга Валуа; он действительно великий политик.

— Объясни, что ты этим хочешь сказать, — отвечал Можирон, удобно усаживаясь в кресле.

— Король во всеуслышание объявил о заговоре, значит, до сих пор он скрывал, что знает о нем, а раз скрывал — значит, боялся его; и если теперь говорит о нем во всеуслышание, следовательно, не боится больше.

— Весьма логично, — ответствовал Можирон.

— А раз больше не боится, он накажет заговорщиков. Ты ведь знаешь Валуа: он, конечно, сияет множеством добродетелей, но в том месте, где должно находиться милосердие, это сияние омрачено темным пятном.

— Согласен.

— Итак, он накажет вышеупомянутых заговорщиков. Они будут преданы суду, а коль скоро будет процесс, мы сможем без всяких хлопот насладиться новой постановкой спектакля “Амбуазское дело”.

— Прекрасное будет представление, черт возьми!

— Конечно, и для нас будут заранее оставлены места, если только…

— Ну что — “если только”?

— Если только… а такое тоже возможно… если только не откажутся от судебного разбирательства ввиду положения, которое занимают обвиняемые, и не уладят все это при закрытых дверях, как говорится.