Графиня Де Шарни

– Даю голову на отсечение, что если бы вы, ваше величество, так поступили, вы примкнули бы разом ко всем партиям, но к якобинцам, быть может, скорее других.

– Отчего же вы мне не советуете прямо сейчас надеть красный колпак?

– Эх, государь, если бы это могло помочь… – проговорил Дюмурье.

Король на минуту задержал недоверчивый взгляд на человеке, ответившем ему таким образом, а затем продолжал:

– Итак, вы хотите стать постоянным министром?

– Я ничего не хочу, государь; я готов исполнить любые приказания короля, но предпочел бы, чтобы король послал меня на границу, а не оставлял в Париже.

– А если я, напротив, прикажу вам остаться в Париже и занять кресло министра иностранных дел? Что вы на это скажете?

Дюмурье улыбнулся.

– Я бы сказал, государь, что вы вернулись к предубеждению против меня, которое вам внушали.

– Совершенно верно, господин Дюмурье… Итак, вы – мой министр.

– Государь! Я всегда к услугам вашего величества, однако…

– У вас есть какие-нибудь условия?

– Замечания, государь.

– Я вас слушаю.

– В наше время пост министра – не то, что было раньше; оставаясь верным слугой вашего величества, я, войдя в кабинет министров, окажусь и на службе у народа. Так не требуйте от меня с этой минуты речей, к которым вас приучили мои предшественники: я буду говорить так, как того требуют от меня свобода и Конституция; исполняя обязанности вашего министра, я не смогу бывать при дворе; у меня не будет на это времени, и я нарушу королевский этикет ради служения моему королю; я буду работать только с вами или в совете и, предупреждаю вас заранее, государь, что это будет настоящая борьба.

– Борьба? Почему же?

– О, это нетрудно объяснить, государь: почти весь ваш дипломатический корпус представляют отъявленные контрреволюционеры; вы будете вынуждены сменить его состав, я буду препятствовать выбору дипломатов по вашему вкусу, я предложу вашему величеству таких людей, имена которых вам ничего не скажут; другие вам не понравятся.

– Ив этом случае, сударь?.. – торопливо перебил Людовик XVI.

– В том случае, государь, когда отвращение вашего величества будет слишком велико и достаточно мотивировано, то, так как вы – хозяин, я подчинюсь; но если ваш выбор будет вам навязан вашим окружением и я буду ясно видеть, что это поведет к тому, чтобы опорочить ваше имя, я буду умолять ваше величество об отставке… Государь! Подумайте, какие огромные опасности грозят вашему трону; его должно поддерживать общественное доверие, а оно, государь, зависит от вас!

– Позвольте мне вас прервать, сударь.

– Государь… Дюмурье поклонился.

– Я уже давно размышляю об этих опасностях. Указав рукой на портрет Карла I, он вытер лоб платком и продолжал:

– Да если бы я и захотел об этом забыть, этот портрет заставил бы меня вспомнить!

– Государь!..

– Погодите, я еще не все сказал. Я в таком же положении, мне грозят те же опасности; может быть, эшафот Уайт-холла будет возведен на Гревской площади.

– Вы смотрите слишком далеко, государь!

– Я смотрю в будущее, сударь. В этом случае я взойду на эшафот так, как это сделал Карл Первый; возможно, не как рыцарь, но по крайней мере как христианин… Продолжайте, сударь.

Дюмурье молчал, пораженный твердостью короля, которой он не ожидал.

– Государь! – молвил он наконец. – Позвольте мне перевести разговор на другую тему.

– Как вам будет угодно, сударь, – отвечал король, – однако я еще раз хочу подчеркнуть, что я не страшусь будущего, которым меня хотят запугать, а если и страшусь, то во всяком случае я к нему готов.

– Государь, следует ли мне по-прежнему считать себя вашим министром иностранных дел после того, что я имел честь вам сказать?

– Да, сударь.

– В таком случае я на первый же совет принесу, четыре депеши; предупреждаю ваше величество, что они ни изложенными в них принципами, ни стилем не похожи на те, что подавали мои предшественники: они будут продиктованы обстоятельствами. Если первый опыт удовлетворит ваше величество, я буду продолжать; если же нет, государь, мои солдаты всегда готовы отправиться на границу, чтобы там служить вашему величеству; что бы ни говорили вашему величеству о моих дипломатических талантах, – прибавил Дюмурье, – мое настоящее призвание и дело моей жизни за последние тридцать шесть лет – война. Он поклонился, намереваясь уйти.

– Подождите, – остановил его король, – мы договорились об одном деле, но остается еще немало других дел.

– Вы говорите о моих коллегах?

– Да; я не хочу, чтобы вы мне говорили, что вам мешает такой-то или такой-то: подберите кабинет министров сами.

– Государь, это большая ответственность!

– Мне кажется, я иду навстречу вашим пожеланиям, поручая это дело вам.

– Государь! Я никого в Париже не знаю за исключением некоего Лакоста, – заметил Дюмурье, – его я и рекомендую вашему величеству на пост морского министра.

– Лакост? – переспросил король. – Это простой комиссар-распорядитель?

– Да, государь, он подал в отставку ради того, чтобы не участвовать в несправедливости, затеянной господином де Бонном.

– Это хорошая рекомендация… Что же касается остальных…

– Я должен посоветоваться, государь.