Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

Но пусть читатель не ставит холодность женщины в заслугу ее порядочности. Нет, эпоха, в которой мы с вами оказались, — это эпоха ненависти, я знаю, но также и эпоха любви. Франция являла собою пример: бедная пленница, долгое время находившаяся в заточении, в кандалах, сбросила цепи и снова стала свободной. Словно вышедшая из тюрьмы Мария Стюарт, она была готова запечатлеть поцелуй на устах всего сущего, заключить в свои объятия всю природу, оплодотворить ее своим дыханием, чтобы она дала начало освобождению страны и независимости всего человечества.

Нет, все эти женщины любили беззаветно, а все эти мужчины любили пылко. Люсиль и Камилл Демулен, Дантон и его Луиза, мадемуазель де Керальо и Робер, Софи и Кондор-се, Верньо и мадемуазель Кандей. Даже холодный и резкий Робеспьер, холодный и резкий, как нож гильотины, чувствовал, как сердце его тает в этом огромном пламени любви; он влюбился в дочь своего квартирного хозяина, столяра Дюпле; нам еще предстоит увидеть, как они познакомились.

Разве нельзя назвать любовью, пусть не такой чистой — впрочем, это не имеет значения: любовь не перестает быть великой добродетелью сердец — любовь г-жи Тальен, любовь г-жи де Богарне, любовь г-жи Жанлис, любовь, что утешительным своим дыханием даже на эшафоте оживляла бледные лица идущих на смерть?

Да, все любили в ту благословенную эпоху, и понимайте слово "любовь" в полном его смысле: одни любили идею, другие — материю; эти — родину, а те — весь человеческий род. Со времен Руссо потребность любить постоянно возрастала; можно было подумать, что все торопились ухватить любовь на лету, на ходу; казалось, что на краю могилы, пропасти, бездны сердце каждого трепетало от неведомого, страстного, всепожирающего желания; можно было подумать, что все черпали силы в общем котле, где вместе варилась любовь разных людей, рождая новый сплав — всеобщую любовь.

Впрочем, мы чересчур удалились от старика и молодой женщины, сидящих за столом на четвертом этаже "Британского отеля". Вернемся к ним.

XIV ПЕРВЫЕ РЕСПУБЛИКАНЦЫ

Двадцатого февраля 1791 года Ролан был послан из Лиона в Париж чрезвычайным депутатом: ему было поручено выступить в защиту двадцати тысяч рабочих, оставшихся без хлеба.

Он уже пять месяцев был в Париже, когда произошло ужасное событие в Варение, оказавшее столь огромное влияние на судьбу наших героев и всей Франции, что мы сочли своим долгом посвятить ему почти целую книгу.

Со времени возвращения короля 25 июня вплоть до описываемого нами дня 15 июля произошло немало событий.

Сначала все кричали: "Король сбежал!"; все пустились в погоню и возвратили короля в Париж, а теперь, когда король вернулся, когда он в Париже, в Тюильри, никто не знает, что с ним делать!

Каждый высказывает свое мнение, со всех сторон доносятся самые противоречивые суждения, словно порывы ветра во время бури. Горе кораблю, оказавшемуся в море в такую непогоду!

Двадцать первого июня, в тот самый день, когда король бежал, кордельеры выпустили листок, подписанный Лежандром, тем самым французским мясником, которого королева сравнивала с английским мясником Гаррисоном.

В качестве эпиграфа были приведены следующие стихи:

Коль есть во Франции предатель хоть единый,

Что плачет о царях и жаждет господина,

Пусть в муках он умрет изменникам на страх И по ветру его развеян будет прах.[6]

Стихи принадлежали Вольтеру. Они были неудачными и не так уж хорошо срифмованными, однако имели то преимущество, что ясно выражали мысль патриотов, украшая их листок.

Листок гласил, что все кордельеры поклялись расправиться с тиранами, которые посмеют посягнуть на французскую землю, свободу или конституцию.

Что касается Марата, шагающего всегда в одиночку и объясняющего свое одиночество тем, что орел живет один, а индюки — стаей, то он предлагает диктатора.

"Возьмите любого добропорядочного француза, верного патриота, — пишет он в своей газете, — возьмите такого гражданина, который с самого начала Революции проявил себя наиболее просвещенным, усердным, преданным и бескорыстным; возьмите его не мешкая, или дело Революции погибнет!"[7]

Это означало: "Возьмите Марата!"

Что касается Прюдома, то он не предлагает ни нового человека, ни новое правительство; он лишь питает отвращение к старому в лице короля и его наследников. Послушаем, что он говорит: