Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

— Да, ваше величество, — ответил он, — это я… Я знаю, что вы ждали Вебера; однако новости, которые вы ожидаете услышать от него, могу вам сообщить я, и с еще большими подробностями. Вебер был на том берегу Сены, где не убивали; я же, напротив, находился на другом — там, где убивали.

— Убивали? Что же там произошло, сударь? — спросила королева.

— Большая беда, ваше величество: партия двора одержала победу!

— Партия двора одержала победу! И вы называете это несчастьем, господин Жильбер?

— Да, потому что победа была одержана одним из тех страшных средств, что истощают победителя, а иногда и повергают его рядом с побежденным!

— Да что же все-таки произошло?

— Лафайет и Байи стреляли в народ; таким образом, и тот и другой не могут отныне вам служить.

— Отчего же?

— Они лишились популярности.

— А что делал народ, в который стреляли?

— Подписывал петицию, требующую низложения.

— Низложения кого?

— Короля.

— И вы полагаете, что в такой народ не надо было стрелять? — сверкнув глазами, спросила королева.

— Мне кажется, лучше было бы попробовать его убедить, нежели расстреливать.

— В чем убедить?

— В искренности короля.

— Но король искренен!

— Прошу прощения, ваше величество… Я виделся с королем три дня назад; весь вечер я пытался дать ему понять, что истинные его враги — это его братья, господин де Кон-де и эмигранты. Я на коленях умолял короля прекратить с ними всяческие сношения и искренне принять конституцию, правда пересмотрев те статьи, применение которых в действительности не представляется возможным. Король со мной согласился — так мне, во всяком случае, показалось — и был настолько любезен, что дал мне слово: между ним и эмиграцией все кончено; а после нашего разговора, ваше величество, король подписал сам и заставил подписать вас послание к своему брату месье — в нем он передает ему свои полномочия для ведения переговоров с австрийским императором и прусским королем…

Королева покраснела, словно ребенок, пойманный с поличным; однако ребенок в таком случае опускает голову, она же, напротив, взбунтовалась.

— Неужели у наших врагов есть шпионы даже в кабинете короля?

— Да, ваше величество, — отвечал Жильбер, — и именно поэтому любой неверный шаг короля становится чрезвычайно опасным.

— Сударь! Это послание король написал сам от первой до последней строчки; как только я его подписала, король сам его сложил и запечатал, а потом передал курьеру.

— Все верно, ваше величество.

— Значит, курьер был арестован?

— Письмо было прочитано.

— Мы, стало быть, окружены предателями?

— Далеко не все люди такие, как граф де Шарни.

— Что вы хотите этим сказать?

— Увы, я хочу сказать, ваше величество, что одно из роковых предзнаменований, предвещающих гибель королей, — это то, что они удаляют от себя тех, кого, напротив, им следовало бы приковать к себе цепями.

— Но я не удаляла от себя господина де Шарни, — с горечью заметила королева, — это господин де Шарни от меня удалился. Когда короли оказываются в несчастье, им нечем удержать бывших друзей.

Жильбер взглянул на королеву и едва заметно покачал головой.

— Не клевещите на господина де Шарни, ваше величество, или кровь двух его братьев возопиет из могилы о том, что французская королева неблагодарна!

— Сударь! — вскричала Мария Антуанетта.

— Вы отлично знаете, что я говорю правду, ваше величество, — отвечал Жильбер, — вы отлично знаете, что в тот день, когда вам будет угрожать настоящая опасность, господин де Шарни окажется на своем посту и этот пост будет самым опасным.

Королева опустила голову.

— Я надеюсь, вы пришли не для того, чтобы говорить со мной о господине де Шарни? — нетерпеливо сказала она.

— Нет, ваше величество, однако мысли иногда похожи на события: они связаны между собою невидимыми нитями и потому иногда вдруг являются на свет, хотя, кажется, должны были бы скрываться в самой глубине… Нет, я пришел говорить с королевой, простите, если, сам того не желая, я заговорил с женщиной; я готов исправить свою ошибку.

— Что же вы хотели сказать королеве, сударь?

— Я хотел открыть ей глаза на ее положение, на положение Франции, Европы; я хотел ей сказать: "Ваше величество! Вы ставите на карту счастье или несчастье всего мира; вы проиграли первый тур шестого октября; вы только что выиграли — в глазах ваших поклонников по крайней мере — второй тур. С завтрашнего дня вам надлежит разыграть то, что называется решающей партией; если вы проиграете, вы потеряете трон, свободу, а может быть, и жизнь!"

— И вы полагаете, сударь, — резко выпрямляясь, проговорила она, — что мы испугаемся и отступим?

— Я знаю, что король храбр: он потомок Генриха Четвертого; я знаю, что королева мужественна: она дочь Марии Терезии; я могу только убеждать их; к несчастью, я сомневаюсь, что мне когда-либо удастся вселить в сердца короля и королевы уверенность, которую я ношу в своей душе.

— Зачем же, в таком случае, сударь, браться за то, что вы считаете бесполезным?