Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

Робеспьеру очень хотелось остаться незамеченным, но как? Разве это возможно, принимая во внимание его строгий фрак оливкового цвета, воплощение гражданской безупречности (фрак в полоску придет ему на смену много позднее); его очки, свидетельствующие о том, что глаза этого добродетельного патриота до времени ослабели от бессонных ночей; его крадущуюся походку не то ласки, не то лисицы?

Не успел Робеспьер пройти и двадцати шагов, как несколько человек уже сказали друг другу:

— Робеспьер!.. Ты видел Робеспьера? Это Робеспьер!

Женщины замерли, молитвенно сложив руки: женщины обожали Робеспьера, ведь он не упускал случая в каждой речи подчеркнуть чувствительность своего сердца.

— Как?! Неужели это дорогой господин де Робеспьер?

— Да.

— Где же?

— Вон там. Видишь, вон худенький господин невысокого роста в напудренном парике крадется вдоль стены, пытаясь из скромности остаться незамеченным?

Робеспьер прятался не из скромности, он шел крадучись, потому что боялся; но кто бы осмелился заявить, что добродетельный, неподкупный Робеспьер, народный трибун, прячется, потому что боится?

Какой-то прохожий подошел к нему вплотную, чтобы убедиться в том, что это действительно Робеспьер.

Тот надвинул шляпу на самые глаза, не зная, с какой целью его разглядывают.

Прохожий его узнал.

— Да здравствует Робеспьер! — закричал он.

Робеспьер предпочел бы иметь дело с недругом, нежели с таким почитателем.

— Робеспьер! — выкрикнул другой фанатик. — Да здравствует Робеспьер! Если нужен король, почему бы не избрать королем Робеспьера?!

О великий Шекспир! "Цезарь мертв: пусть его убийца станет Цезарем!"

Если человек может проклинать собственную популярность, то, уж конечно, Робеспьер в тот момент был именно таким человеком.

Вокруг него стала собираться огромная толпа: его непременно хотели триумфально нести на руках!

Он испуганно взглянул поверх очков направо, потом налево в поисках какой-нибудь отворенной двери, какого-нибудь темного подъезда, куда можно было забежать, чтобы скрыться.

В это самое мгновение он почувствовал, как кто-то схватил его за руку и силой потянул в сторону.

— Идите сюда! — шепнул ему на ухо приветливый голос.

Робеспьер уступил соблазну и позволил незнакомцу себя увлечь; за ними захлопнулась дверь, и Робеспьер очутился в столярной мастерской.

Столяру было на вид лет сорок-сорок пять. Рядом с ним стояла его жена; в задней комнате две очаровательные девушки, одна — пятнадцати лет, другая — восемнадцати, накрывали на стол.

Робеспьер был чрезвычайно бледен, и, казалось, он вот-вот упадет без чувств.

— Леонора! Стакан воды! — приказал столяр.

Старшая дочь столяра, затрепетав, подошла со стаканом в руках.

Может быть, суровый трибун коснулся губами пальчиков мадемуазель Дюпле.

Да, Робеспьер очутился в доме столяра Дюпле.

Госпожа Ролан, зная, какой он подвергается опасности, и мысленно еще ее усугубляя, отправилась в Маре, чтобы предложить Робеспьеру гостеприимство в своем доме; тем временем знаменитый трибун оказался в полной безопасности в семье Дюпле, которая скоро станет его семьей; а мы с вами последуем за доктором Жильбером в Тюильрийский дворец.

Королева — снова в ожидании; но на этот раз она ожидает не Барнава и потому не прячется на антресолях в комнате г-жи Кампан, а находится у себя; она не стоит, как прежде, наготове, положив руку на задвижку, а сидит, глубоко задумавшись, в кресле.

Она ждет Вебера, отправившегося по ее приказанию на Марсово поле и с холмов Шайо отлично видевшего все, что там произошло.

Ради справедливости по отношению к королеве и для того, чтобы понятна была ненависть, которую она, как говорили, питала к французам и за которую ее так упрекали, следовало бы рассказать не только о ее переживаниях во время вареннского путешествия, но и о том, что выпало на ее долю со времени возвращения.

Историк мог бы об этом поведать пристрастно, но романист не может себе позволить быть необъективным.

Когда король и королева были арестованы, народ охватила мысль, что, попытавшись убежать однажды, они могут предпринять еще одну попытку и на сей раз добраться до границы.

Особенно не доверяли королеве: в ней склонны были видеть колдунью, способную, подобно Медее, вылететь в окно и умчаться на колеснице, запряженной парой драконов.

Эти выдумки имели хождение не только в народе, но находили отклик и среди офицеров, которым было поручено охранять Марию Антуанетту.

Господин де Гувьон, как известно, упустил королеву во время бегства королевской семьи в Варенн, а его любовница, служительница гардеробной Марии Антуанетты, донесла об этом г-ну Байи; теперь г-н де Гувьон заявил, что слагает с себя всякую ответственность, если г-жа де Рошрёль — а именно так звали эту даму из гардеробной — не останется единственной женщиной, кому будет разрешено входить к королеве.

Внизу у лестницы в покои королевы он приказал повесить портрет г-жи де Рошрёль, чтобы часовой мог сличать приходящих дам с изображением камеристки и пропускать только ее.