Графиня фон Мален

– О нет, нет, домов десять или дюжину, не больше. Мерзавцы стали прятаться в городе, в домах, вот и пришлось их искать. Мы же привезли несколько пленных офицеров и рыцарей, разве капитан Рене вам не сказал?

– Сказал-сказал. А еще мне сообщили, что вы разграбили город, пытали жителей до смерти, чтобы забрать у них деньги, брали баб.

– Брали баб? – Капитан своей вины совсем не чувствовал. – Ну, поваляли их немного, так отряхнутся и дальше пойдут, а из бюргеров вытрясли себе немного серебра на пропитание, так что такого – война же.

– Бабы отряхнутся и дальше пойдут, это верно, и бюргеры жиром снова обрастут, – соглашался Волков, – это тоже верно. Но вот с чем я уж точно не буду мириться, так это с тем, что вы устроили сие без моего дозволения. Вы презрели мой приказ и наше общее дело ради алчности своей! Этого впредь я вам не спущу, еще раз меня ослушаетесь, так я вас стану судить со всей строгостью.

– С какой такой стати? – Кленк усмехался ему в лицо. – Не вы нас нанимали, не вы держатель нашего контракта.

– Да, так и было до той секунды, как вы согласились идти со мной на этот берег, и теперь до первого сентября, до истечения контракта, вы будете подчиняться мне как старшему офицеру…

– Вот как? – Кленк, кажется, был не согласен с таким положением дел, на его лице отображалась высокомерная усмешка.

– Именно так, – продолжал Волков невозмутимо, – а иначе я, к радости всех, кто пришел со мной сюда, подниму вопрос на офицерском совете… – Теперь уже улыбался полковник. – Подниму вопрос об исключении вас и ваших людей из доли в захваченных трофеях. А людям вашим скажу, что это из-за того, что вы оспаривали мое старшинство.

Тут Кленк усмехаться перестал, наоборот, стал даже скорее зол.

– Что вы так на меня смотрите? Думаете и дальше не признавать меня старшим офицером и поднять бунт? – вежливо осведомился Волков.

Кавалер знал, что никуда ландскнехт не денется, нет, он не уведет своих людей, пока те будут рассчитывать на долю в трофеях. И мятеж он поднять не осмелится, ландскнехты, конечно, лучшие солдаты, что видело небо, но далеко не все люди Кленка захотят в случае бунта к нему присоединиться. Кленк примет его главенство. А в противном случае как он объяснит своим людям, что им из всей захваченной добычи ничего не причитается? И Кленк, видно, и сам это понимал, он произнес:

– Мои действия были необдуманными, я приношу вам свои извинения, господин полковник.

– Само собой разумеется, что денег, которые я обещал вам за то, что вы пошли со мной, я вам более не должен, то станет вам уроком, но ведь вам грустить не стоит, вы свое уже взяли в Рункеле. А людям своим скажите, что причитающуюся часть добычи они получат в день истечения контракта вашего найма, то есть первого сентября. Вам все ясно, капитан?

– Мне все ясно, господин полковник, – нехотя отвечал Кленк.

– После полудня пусть одна из ваших рот сменит роту капитана Хайнквиста в охранении. Но мосты ваши люди пусть не переходят, чтобы бюргеров больше не пугать.

– Будет исполнено.

– Ступайте, капитан.

Кленк быстро кивнул и быстро ушел. Его, кажется, трясло от злобы и раздражения. Конечно, кавалер говорил с ним тоном весьма обидным, высокомерным. Но Волков знал, что делал: ничего, позлится да остынет, никуда не денется, а ослушаться его теперь капитан не посмеет.

Дела были сделаны, а все, что могло делаться без него, тоже делалось: ландскнехты приведены в повиновение, корпоралы от всех солдатских корпораций группами ходили по лагерю, считая палатки, коней, телеги и все-все-все остальное захваченное имущество. Рене на реке казнил кавалеров и офицеров. А Волков мог позволить себе заняться тем, чем хотел, то есть дальше осматривать и записывать в реестры подаренные драгоценности.

Солдат зовут псами войны, псы войны питаются кровью. Маркитантов зовут вшами войны, и они питаются кровью псов. Когда дела идут плохо, так маркитантов не сыщешь рядом с войском, они тают, как дым, но, как только дела налаживаются, маркитанты и маркитантки, обозные жены и блудные девки, гадалки и знахарки появляются вокруг лагеря как из-под земли. Своих маркитантов после засады на дороге Волков не видал, их тогда как ветром сдуло, а теперь вот они, делегация пришла, уже просят разрешения на вход в лагерь. Ушлая баба-сержантша, старшая среди девок и торговок, уже кланялась ему.

– Кто вас сюда пустил, отвечай, беззубая? – Волков немного злился, что его отрывают от разглядывания великолепного гобелена с изображением охоты: травли кабана сворой собак.

– Так ваш капитан Роха за нас хлопотал, нас и пустили.

– А, – проговорил кавалер с укором, – мерзавки, подкупаете моих офицеров? Дали Рохе на лапу?

– А мы и вам дадим, – прошепелявила старшая из маркитанток и, кланяясь, сунула ему в руку золотой.

Волков с удивлением посмотрел на монету: отличный золотой папский флорин, новый, не потертый совсем, тяжелый.

– И что же тебе, мерзавка, нужно?

– Все то, о чем договаривались до похода. Дозволения торговать в лагере вином, съестным и всем прочим.