Графиня фон Мален

А на следующее утро лагерь ожил. Возницы еще до света стали с руганью запрягать лошадей, в толчее меж палаток подъезжали к шатру генерала, где все было заставлено тяжелыми ящиками и еще более тяжелыми сундуками. Все это грузилось на подводы и под присмотром офицеров вывозилось из лагеря на дорогу, где собирался обоз. И обоз этот обещал быть немаленьким. Максимилиан насчитал одного серебра сто восемьдесят восемь пудов, прежде чем ныряльщики сообщили ему, что металла в барже и вокруг нее они больше не находят. Четыре пуда Волков продал, но все равно богатство его было так велико, что возить его в укрепленный лагерь с учетом непростой переправы придется весь день. А тут еще солдатская казна, кое-что из его вещей, из вещей офицеров. А тут еще пленные, их тоже нужно переправить на тот берег. Мильке расстарался, и уже к утру было готово сто пятьдесят человек. А еще Мильке и Волков приняли решение побыстрее распродавать все трофеи, что были в лагере. В общем, дел было у всех по горло.

Те части, что не задействовались в погрузке и сопровождении товаров, выводились из лагеря на тренировку. Даже кавалеристы вышли погонять коней, чтобы не застаивались. Единственные, кто так и остался в лагере, были ландскнехты, эти люди себя лишний раз не утруждали, считая, что учиться им давно нечему.

Волков, как и обещал, всем, кто доставал серебро из реки, и хозяину лодки хорошо заплатил. Сын золотаря так и вовсе получил двадцать монет от щедрот генерала. Фейлинг – тридцать, а Максимилиану кавалер пожаловал целых пятьдесят талеров. Даже гвардейцам, что день и ночь охраняли берег и ящики, и тем перепало по паре монет, а обоим сержантам по пять. Генералу денег было жалко, но раз слово дал, так держи, иначе пойдет слух как о фон Боке. Нет уж, пусть лучше все говорят, что он, Рыцарь Божий, – щедрый и честный человек. А то, что он чуть не плачет, когда с деньгами прощается, так кто это видит? Жадность свою Волков давно научился в себе давить. Да и как не давить ее, если хочешь, чтобы люди тебе служили верой и правдой? Вот и отсыпал денег всем, кто ему помог серебро добыть. Две сотни талеров как корова языком слизала. Единственное, что он сделал, чтобы по старой своей привычке выиграть хоть что-то для себя, – так это со всеми расплатился талерами Ребенрее, а не монетами экссонскими, которые тут были в ходу. На том немного и выиграл.

Солнце еще не поднялось как следует, а первые телеги обоза уже тронулись на юг, к броду. Максимилиан, очень довольный своим приработком, опять проявлял рвение: вел телеги к реке и переправлял их. А на том берегу встречал серебро и прочие дорогие вещи его отец, которому теперь предстояло их хранить.

Капитан Пруфф и инженер Шуберт занимались обустройством берега: стелили помост, чтобы спустить к реке тяжелую пушку и чтобы та не увязла в песке или, не дай бог, не перевернулась и не сломала ось или лафет.

Волков руководил погрузкой и отправкой телег. Мильке собрал купцов и быстро, как мог, распродавал все захваченное у мужиков. Дорфус снова выехал из лагеря, отправился на восток от Рункеля, чтобы еще раз посмотреть дорогу и особенно мосты на Арфурт, проверить, выдержат ли пушку, а также выбрать место для ночевки войска во время похода. Рене раздал привезенную купцами обувь и повел партию пленных на юг за обозом.

В этот день забот хватало всем, дел оказалось столько, что к обеду за офицерским столом едва десять офицеров насчитывалось, четверо из которых были ландскнехты.

Тем не менее за весь день удалось переправить на другой берег лишь две трети серебра. А перед вечерней зарей Волков, доехав до реки, увидал, что ни одного пленного и ни одной телеги на переправе не осталось, что все они уже в лагере под охраной Брюнхвальда. Убедившись в этом, кавалер решил ехать к себе, чтобы выспаться, а по дороге Максимилиан сказал:

– Кажется, стреляли.

Волков прислушался, но ничего не услышал. А сержант Вермер и говорит:

– Я тоже слыхал. Мушкет бил. – Он указал рукой в сторону поля, что было чуть восточнее лагеря.

Генерал сразу повернул коня в ту строну. Он не волновался, там, скорее всего, Роха со своими людьми постреливает. И оказался прав. Вскоре кавалер увидал три десятка человек стрелков. Роха и Вилли были с ними. Вилли сразу взял мушкет у одного из стрелков и поднес его генералу.

– Только что из Нойнсбурга вернулся. Купил, как вы велели. Двенадцать штук.

– А он не такой, как наши, – заметил генерал, беря в руки оружие. – Тяжелее.

– Точно, – ротмистр кивнул, – ствол короче нашего, но железо толще. Железо хорошее, думаю, что так трескаться, как наше, не будет. Только вот диаметр ствола больше.

– Диаметр больше? Это что же, нам теперь под каждый мушкет свою пулю покупать? – Это Волкову сразу не понравилось.

– Ничего покупать не будем, – заверил его Роха, – кроме свинца. Мы с ребятами подумали и решили, что сами пули лить станем. Завтра сделаем формы и под мушкетные пули, и под аркебузные. Сами отольем себе пуль, сколько нужно и каких нужно. Авось не безрукие.

Любая экономия Волкову была по душе: свинец простой всяко дешевле пуль стоит.