Графские развалины

Таких результатов в спринте он в жизни не показывал, Леша всегда недолюбливал спорт, — но понесся с олимпийской прытью, не глядя под ноги, напрямик, напролом; под ступнёй что-то подалось, он сбился с бега и, конечно, не удержался на такой скорости, упал лицом в молодую, всю в белых цветах, крапиву — не чувствуя жгущих листьев.

Цап! — что-то пружинисто и цепко ухватило за лодыжку.

Лёша не закричал — заверещал пронзительно и тонко, как попавший в капкан заяц, как поросенок, почувствовавший яремной веной первое касание отточенной стали.

Тут же замолк и рванулся с утроенной, с удесятеренной адреналином силой — ничто и никто, казалось, не выдержит такого рывка: или отпустит, или оторвётся ступня — не оторвалась и не отпустило. Ногу потянуло обратно. Вокруг щиколотки сжалось кольцо боли.

Какая-то, совсем малая, часть мозга еще боролась, еще не поддалась древней животной панике: топор, где топор?! выронил его сейчас?! или раньше?! где-е-е??!! — он лихорадочно шарил в крапиве, под руку попались обломки трухлявых, осклизлых досок, еще какое-то зловонное гнилье — нету, нету топора! — пальцы ухватили что-то небольшое и твердое, выдернули из сплетения стеблей— длинное зеленое горлышко винной бутылки, «розочка» с острыми краями. С этим пустячным оружием он извернулся назад с отчаянием схваченной крысы — и замер.

Кромсать, резать, рвать ногтями и грызть зубами оказалось некого — ногу охватывала петля заржавленной проволоки. Целый клубок её валялся тут, на заброшенной мусорной яме, куда впопыхах влетел Лёша, проломив деревянную прогнившую крышку.

Он высвободился из силка и торопливо заковылял к дому сквозь бурьян и крапиву, обходя теплицу и сарай с дальней, неудобной, самой удаленной от пруда стороны.

Очки остались где-то позади, куда он не вернулся бы и под дулом пистолета; не замеченная вовремя притолока входной двери в очередной раз врезала по макушке — Лёша зашел в сени, ничего не почувствовав.

Тряслось все: и руки, и ноги, и губы, и все внутренние органы. Он щурясь, ощупью поискал на столе стопку, не нашел, припал губами к горлышку припасенной бутылки — и не отрывался долго, зубы стучали по стеклу, пролитая водка стекала с подбородка, к которому прилипла какая-то бесформенная гадость — не то напрочь сгнившие картофельные очистки, не то еще что-то…

Глава 4 01 июня, воскресенье, утро, день

1

Аделина, пока Кравцов отсутствовал, проснулась. Мало того, успела привести себя в порядок, следы бессонной ночи бесследно исчезли под легким утренним макияжем — фокус, легко возможный в девятнадцать лет, но чем дальше, тем более трудный. Мало того, Ада уже хлопотала на кухне — готовила завтрак.

Кравцов вздохнул. Ему давно никто по утрам не готовил…

Холодильничек — на вид ровесник карибского кризиса — шумел и даже подергивался, словно увидел себя во сне аэропланом или самобеглой коляской. Сковородка шкворчала. Кравцов подошел к Аде, надеясь сделать это неслышно, примерился было неожиданно поцеловать — и едва увернулся от удара ложкой, направленного прямо в лоб.

— Не приставайте к голодной, но невинной девушке, господин писатель! Обещанным чаем так и не напоили… И вообще, покиньте, пожалуйста, пищеблок— завтрак будет готов через десять минут.

Кравцов снова вздохнул — с некоторым облегчением. И покинул пищеблок. Самым трудным в общении с женским полом он считал утро после первой ночи. Но сегодня трудности, похоже, не грозили…

Десять минут он использовал с толком. Позвонил Рябоконю — старому приятелю, одному из первых русских обитателей Интернета — у того сейчас как раз завершалась рабочая ночь. Продиктовал телефонный номер, указанный в записях Пинегина под словом АРХИВАРИУС. Стоило узнать имя этого человека. Возможно, придется обратиться к нему, — если состояние Валентина к посещениям и беседам не располагает…

Компьютерный ас перезвонил через пять минут: в базе частных абонентов телефон не значился. Поискать по организациям? Не стоит, решил Кравцов. Нужна фамилия, а не название архива или библиотеки… Ладно, понадеемся, что Валя способен к разговору. И что пожелает его вести.

— Кравцов! — позвала Ада. — Ты со всеми своими девушками потом так обходишься? Я лично не согласна…

Ничего не поняв, он вернулся на кухню.

Аделина стояла у раскрытого буфета с одноразовыми тарелками в руке. К раскрытой дверце, изнутри, кто-то пришпилил фотографию. На снимке девушка высоко раскачалась на деревенских — можно только стоять — качелях. Улыбающееся лицо, волосы развеваются, юбка вздулась колоколом, обнажив стройные ноги…

Штопор — валявшийся ранее здесь же, в буфете — оказался вкручен в изображение девушки. Прямо в лицо.

Ада пыталась сказать еще что-то, шутливое, — и осеклась. Кравцов ничего не слышал. Медленно, с каменным лицом, протянул руку и так же медленно стал выкручивать штопор.

Фотография была знакомой. Увиденной не ранее как вчера.

Наташа.

Совсем юная Наташа.

2

Через полтора часа они выехали из Спасовки — вместе.