Революция 1917 г. в России открыла новую страницу в истории изучения деятельности Бабёфа. Маргинал и оригинал, мало кому интересный до той поры, превратился в героя злободневных дискуссий, провозвестника коммунистической революции, предтечу Маркса, Энгельса и Ленина. На этом фоне активизировались и сугубо научные штудии по данной тематике.
Ж. Жавог, потомок одного из расстрелянных участников бабувистского нападения на Гренельский лагерь 1796 г., в 1925 г. выступил со статьей, посвященной этому событию, где доказывал его связь с делом Бабёфа. По мнению автора, правительство заранее знало о готовящемся восстании. Карно, все более склонявшийся тогда на сторону роялистов, умело использовал Гренельское дело для дискредитации бабувистов и левых в целом{725}.
Не оставил Бабефа без внимания и знаменитый культуролог К. Леви-Стросс. Его научно-популярная брошюра «Гракх Бабёф и коммунизм» была напечатана в Париже в 1926 г. в просветительской серии социалистически ориентированного издательства «Эглантин». Она содержала самую общую информацию об уравнительной мысли XVIII в., биографии Бабёфа и его программе{726}.
Небольшую популярную книжку о бабувистах опубликовал в том же году П. Бессан-Массне. Одним из главных героев этого произведения, близкого к беллетристике, оказался Ж. Гризель, выдавший «равных» правительству. Выражая презрение и к его личности, и к грубому пропагандистскому памфлету, сочиненному Гризелем для солдат, автор, тем не менее, создал очень яркий, запоминающийся образ предателя. Бабёф, «последняя надежда убогих»{727}, был, по мнению Бессана, идейным наследником якобинцев: Робеспьера, Сен- Жюста и членов великих комитетов{728}. Автор подчеркивал, что среди товарищей Бабёфа было «много чистокровных робеспьеристов»{729}. Задуманное бабувистами будущее общество всеобщего благоденствия историк охарактеризовал весьма оригинально: «Что-то в духе старинного русского мира (l’ancien Mir russe)»{730}. Позднее М. Домманже с негодованием заметил об этой книге, что автор не смог выдать ничего, кроме примитивного анекдота о кучке оригиналов-безумцев{731}. Не исключено, что критикуя бабувистов, Бессан имел в виду и приверженцев нового режима в России, а задач быть объективным и глубоко научным попросту не ставил.
Тем временем в СССР наступила новая эпоха в изучении заговора «равных». Уже в 1923 г. была опубликована переведенная на русский язык К.М. Горбач книга Буонарроти. Историк и организатор профсоюзного движения В.В. Святловский написал для нее предисловие, проникнутое любовью к старине и революционным романтизмом, но пока еще далекое от стиля историков-марксистов, который сформируется в последующие годы. «В общих историях Великой Французской Революции материала о Бабёфе искать не приходится, - пожаловался Святловский в конце своего предисловия. - В них нет ничего о “равных” и о бабувизме нет - и по неподготовленности авторов, и по манере их трактовать историю этой эпохи. Революционное восстание против собственности нарушало рамки их исследований»{732}. Оригинальное приложение, данное Буонарроти к своей книге, было в настоящем издании сильно сокращено. Зато книгу дополнили отрывками из защитных речей бабувистов на Вандомском процессе.
Одна из первых советских научных публикаций о Бабёфе принадлежала перу В.П. Волгина - это статья, опубликованная в 1922 г.{733} и повторно в 1935 г.{734} Автор проанализировал бабувистские планы по организации революционной диктатуры и меры, которые должны были обеспечить поддержку новой власти народом сразу после восстания. Именно вопросы практики считал Волгин самыми интересными и важными в изучении заговора «равных», организаторы которого были «в весьма малой степени теоретиками»{735}. Лишь постановка вопроса о реализации коммунистического идеала на практике отличает, по мнению ученого, бабувистов от Морелли, чьи труды были для них главным идейным источником. Первоначально, полагал Волгин, идеология Бабёфа представляла собой мелкобуржуазный эгалитаризм{736}; заслуга же Бабёфа-мыслителя состояла в том, что он выдвинул идею классовой борьбы между богатыми и бедными{737}.