Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Так, например, в тексте Александра Левина очевидно влияние знаменитой фразы из «Жалобной книги» А. П. Чехова – Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа:

Врёт на градуснике время.
обратившись попугаем.
В проезжаемом пейзаже
наблюдается шатанье,
хвост автобуса заносит,
подъезжая к остановке,
снегом,

но слетела шапкас облысевшего укрытья

Александр Левин. «Стихи, написанные по дороге с работы в три приёма»

[911].

Начало следующего стихотворения Юлия Кима – немного измененная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Когда за городом, задумчив, я брожу…». И далее следует стилизация языка XIX века, когда такие обороты-галлицизмы были более приемлемы, чем сейчас:

Когда задумчив я брожу
По Шереметьевскому парку,
Где, спотыкаясь, нахожу
Грибы – на солку или варку,
Я тихо думаю о том,
Как хорошо бы все устроилось,
И обошлось, и успокоилось,
Имея каждый – личный дом

.

Юлий Ким. «Когда задумчив я брожу…»

[912].

Эта стилизация с несовпадением субъектов обнаруживает еще и такую архаическую черту, как подлежащее в составе деепричастного оборота (каждый)[913].

Множественная интертекстуальность имеется и в таком тексте:

Призывает славный Вицли
на совет мудрейших пуцли,
и, попыхивая трубку,
повелась у них беседа,
завелись у них советы

,завозились, зашуршали.

Александр Левин, Владимир Строчков. «Песнь о народных гайаватах»

[914].

Вицли-Пуцли, ацтекский бог войны, является персонажем одного из произведений Генриха Гейне – «Vitzliputzli». Этот текст был переведен на русский язык в XIX веке М. Л. Михайловым, в ХХ веке Н. С. Гумилевым и В. В. Левиком. О Вицли-Пуцли говорится (в пер. В. В. Левика): Там на троне восседает / Сам великий Вицлипуцли, / Кровожадный бог сражений. / Это – злобный людоед, // Но он с виду так потешен, / Так затейлив и ребячлив, / Что, внушая страх, невольно / Заставляет нас смеяться. Стихотворение А. Левина и В. Строчкова содержит многоаспектную языковую игру с отсылками и к этому, и к разным другим текстам.

В приведенном фрагменте можно видеть отголосок фразы Л. Н. Толстого из его повести «Хаджи-Мурат» с аналогичным употреблением деепричастия: Накурившись, между солдатами завязался разговор. На фоне нормы, предписывающей односубъектность, попыхивание трубки, изображенное Левиным и Строчковым, может быть отнесено и к беседе, и к советам, естественно с их олицетворением.

В следующем контексте фрагмент Канарейкам свернувши головки (аллюзия на строчки Маяковского Скорее / головы канарейкам сверните – / чтоб коммунизм / канарейками не был побит!) тоже грамматически двусмыслен:

Леночка, будем мещанами! Я понимаю, что трудно,
что невозможно практически это. Но надо стараться.
Не поддаваться давай… Канарейкам свернувши головки,
здесь развитой романтизм воцарился

, быть может, навеки.

Тимур Кибиров. «Послание Ленке»

[915].

Этот деепричастный оборот может быть прочитан и как некореферентный, и (в соответствии с нормой) как то, что именно развитой романтизм свернул головки канарейкам (в чем, собственно, и состоит смысл «Послания Ленке»), и даже как отзвук древнего дательного самостоятельного (‘Когда канарейкам свернули головки…’).

Резкий смысловой диссонанс создается и в том случае, когда субъект один и тот же, но основной глагол и деепричастие никак не связаны отношениями главного и второстепенного действия (состояния), тем более что слово образован в следующем тексте может быть понято и как причастие, и как прилагательное:

В ушах не возвещенных к зову
Он поместил густое сито
Он был прекрасно образован
Гуляя обувью расшитой

Анри Волохонский «Фома…»

[916].