Грань

— Мари даже разговаривать со мной не хочет. Но я подслушала ее. Она действительно собирается снова съехаться с Эндрю. Я хотела ее отговорить, но она полностью отгородилась от меня. Схватила свои вещи и выбежала в дверь… Он снова будет бить ее, а Мари не сможет защититься. — Джоанн дотронулась до моей руки. Странное чувство. Когда относишься к своим клиентам как к фигурам на игровой доске, которые нужно только оберегать, в физический контакт с ними не вступаешь. Более того, Эйб всегда настоятельно рекомендовал всячески избегать его.

При этом мне трудно было избавиться от воспоминания о том, как мы с Мари целовались на берегу Потомака.

— Не могли бы вы поговорить с ней? — тихо попросила Джоанн. — Пожалуйста! Я понимаю, что это не входит в ваши обязанности. Но меня она не слушает. Вполне возможно, что вообще больше не захочет со мной разговаривать…

Слезы в ее глазах. Второй раз за время нашего знакомства.

Не зная, как реагировать, я чувствовал острый дискомфорт.

— Где она сейчас?

— Встречается с ним через час в парке Вашингтона в центре города.

Как я не раз втолковывал Клэр Дюбойс и всем своим ученикам, всякие отношения между «пастухом» и его клиентом прекращаются в ту минуту, когда заказчик, киллер или «дознаватель» арестованы либо нейтрализованы иным способом. Необходимость дальнейшей психотерапии, разводы, трагические инциденты или счастливое продолжение семейной жизни — все это нас уже никаким боком не касается. К тому времени, когда существование Кесслеров начнет возвращаться к норме после всех пережитых ими страхов — а это так или иначе случится, — я уже буду где-то на другой явке или в пути, обеспечивая безопасность других подопечных.

— Умоляю вас!

Снова точка уязвимости, подумалось мне. Для меня она была теперь в том воспоминании о пенившихся водах Потомака.

Уязвим…

— Хорошо, — сказал я.

Мою руку сжали сильнее.

— О, как я вам благодарна! — Джоанн смахнула слезы со щек.

Я поднялся.

— Корт?

Пришлось обернуться.

— Помните, о чем мы с вами говорили? О раздвоенности жизни. О том, что невозможно охранять людей, как вы, или делать ту работу, что я выполняла прежде, и одновременно иметь семью. Я тогда сказала, что совмещать одно с другим не стоит и пытаться. Но теперь я в этом вовсе не уверена… Вероятно, это вполне возможно. Если правильно построить отношения. — Она улыбнулась, и лицо ее приняло выражение, какого я раньше не замечал. — Нужно только очень сильно захотеть этого.

Честное слово, я не знал, что ответить на это, а потому кивнул на прощание и, слегка прихрамывая, пошел искать свою машину.

Минут через сорок я уже был в парке Вашингтона, расположенном неподалеку от площади Дюпона. Это совсем небольшой парк, разбитый в первые годы существования города. Некоторые садовые скамейки в парках нынче совершенно новые, и, как я слышал, их теперь штампуют из переработанных старых шин и пакетов из-под молока. Это, конечно, очень прогрессивно, экологично и благотворно для человечества, но я предпочитаю старые, как те, что стояли здесь. У них был такой вид, словно они установлены в те времена, когда неподалеку, в доме на Пенсильвания-авеню, работал еще Тедди Рузвельт. Черные чугунные станины, местами ржавые, с деревянными планками сидений, бугристыми от все новых слоев краски, которые годами накладывали на них.

Парк пересекла пара, остановившаяся на секунду, чтобы полюбоваться на цветущий куст — по-моему, это была камелия, — а потом здесь стало снова совсем пустынно. День выдался ветреный, небо покрывали облака. Я поставил машину так, чтобы мне была видна каждая скамья и я мог заметить появление Мари, с какой бы стороны она ни подошла. Заглушив мотор, опустил солнцезащитный козырек. В глаза я здесь точно никому не бросался. Попытка позвонить Мари по телефону ни к чему не привела — она включила автоответчик, видимо, не желая отвечать на звонки сестры.

Потом появился новый персонаж. Не без огорчения я узнал в нем Эндрю. Его фото Клэр Дюбойс прислала мне еще в тот период, когда он не был исключен из числа подозреваемых заказчиков в деле Кесслеров. Разговаривая по сотовому телефону, он неспешно вошел в парк, осмотрелся и, поразмыслив, сел на скамейку. Закинул ногу на ногу. Выражения его лица с двадцати с лишним метров я четко не видел, но он явно не улыбался, а в некоторых жестах отчетливо проявлялось раздражение. В любой игре Эндрю был бы для меня легким противником — слишком взрывной темперамент и отсутствие сосредоточенности.

Поскольку он появился первым, у меня не оставалось возможности поговорить сначала с Мари, если только не перехватить ее каким-то образом по дороге.