Грань

Крис Тизли вцепилась тонкими пальцами в свой блокнот. Ее хорошенькое личико побагровело, и даже жемчужины поменяли оттенок на более красный, хотя мне это, возможно, только показалось. Она выдавила из себя:

— Но ведь Албертсу было известно о Кесслерах. Он сам назвал их фамилию. И я подумала… Он спросил только, кто занимается их охраной. Больше никаких вопросов не задавал. И я решила, что не произойдет ничего страшного, если…

У Дюбойс (вот ведь умница!) хватило выдержки не сводить глаз с Уэстерфилда; она не удостоила даже мимолетным взглядом свою незадачливую коллегу.

— Ах вот, значит, как, — медленно выдавил из себя прокурор.

Прошло несколько мгновений, в течение которых единственными звуками в комнате оставался перезвон талисманов на браслете Дюбойс, укладывавшей бумаги в свой дипломат. Уэстерфилд выпятил нижнюю губу и сказал:

— Похоже, всем нам сейчас необходимо вернуться к выполнению главной задачи — усадить за решетку сенатора et son ami.[25]

С этими словами он поднялся. Помощница тоже поднялась.

— До свидания, джентльмены… И леди.

После чего оба удалились.

Что ж, у каждого своя точка уязвимости. Просто у прокурора она оказалась чувствительнее.

71

У себя в кабинете я открыл сейф и достал игру, полученную почтой в субботу.

Я удалил предохранительную, всю в пузырьках, обертку и открыл крышку, а потом с удовольствием вдохнул запахи старой бумаги и картона. Еще пахнуло кедром, что особенно обрадовало меня. В каждом комплекте настольной игры мне всегда интересна прежде всего его история. Вот эту игру, например, впервые купили совершенно новой в 1949 году. Потом она, вероятно, переходила от одного поколения семьи к другому или меняла владельцев — такие вещи часто выставляют на «гаражных распродажах» — а возможно, попала в какую-нибудь гостиницу в Новой Англии, где ею развлекались постояльцы, когда дождь загонял их под крышу и мешал приятным прогулкам.

А едва ощутимый запах нафталина говорил о том, что в последние годы игру держали запертой в каком-нибудь стенном шкафу. Картонное игровое поле потрескалось, покрылось пятнами, почему игра и продавалась так дешево, и я постарался представить себе, сколько же всего людей успели дойти своими фишками от старта до финиша, что это были за люди, чем занимаются сейчас, если еще не покинули этот мир.

При всей их изощренности и все более совершенной графике для меня компьютерные игры сильно уступали в притягательности своим элегантным трехмерным предшественницам.

Я сложил игру в сумку из супермаркета. Было четыре часа дня, и я собирался отправиться наконец домой.

В дальнем углу кабинета на низкой тумбочке у меня стоял небольшой телевизор, который почти все время работал с приглушенным звуком. Бросив взгляд на экран, я увидел бегущую строку Си-эн-эн, сулившую свежие новости. По этому поводу Дебойс обязательно заметила бы: разве могут новости быть не свежими, а известия не последними?

Я вчитался в тянувшуюся снизу ленту слов. Лайонел Стивенс объявил, что с сегодняшнего дня слагает с себя полномочия сенатора. Против него возбуждено уголовное дело, но никаких подробностей не сообщалось. Руководитель его аппарата Сэнди Албертс арестован, как и глава политического комитета, связанный с Албертсом еще со времени лоббистской деятельности последнего.

Что ни говори о Джейсоне Уэстерфилде, а свое дело он знал.

От неожиданно донесшегося из дверного проема голоса я вздрогнул и машинально выключил телевизор.

— У меня все готово, — сказала Барбара, мой секретарь. — Несу вам на подпись.

Я взял у нее документ и пробежал глазами. Это был приказ о том, что мы снимаем с себя ответственность за охрану семьи Кесслеров. Чистая формальность. Если бы случилось так, что «дознаватель» не знал об аресте заказчика и продолжил выполнять задание, мы бы, разумеется, тут же снова взяли бы клиентов под защиту, невзирая ни на какие приказы. Но, как любому государственному учреждению, нам полагалось держать свою документацию в порядке. Я расписался и вернул листок Барбаре, предупредив, что вернусь на работу дня через три или четыре, но она всегда знает, как найти меня, если что. Само собой, Барбара это знала, но я счел за лучшее напомнить.

— Вам нужно малость отдохнуть, — сказала она с материнской интонацией, которая искренне тронула меня. — Что-то вы неважно выглядите.

Действие перечного спрея давно не ощущалось. Я вопросительно вскинул брови.

— Вы все еще хромаете, — пояснила она.

— Ерунда. Всего лишь царапина.

— Пусть ваш пальчик скорее заживет!

Пальчик? Я представил себе большой палец на своей лапище и чуть не расхохотался. Мари и Фредди правы — я так редко смеялся, что развеселить меня могло только нечто подобное.