Грань веков. Заговор против императора

Можно проследить усиление власти и на более нижних этажах управления. «На дворе у нас, – вспоминал Н. И. Греч, – нанимал квартиру квартальный комиссар (так назывались тогда помощники надзирателей) XIV класса Старов, сын бывшего сторожа в экспедиции о расходах. Он был тираном и страшилищем всего дома: его слушались со страхом и трепетом; от него убегали, как от самого Павла. Донос такого мерзавца, самый несправедливый и нелепый, мог иметь гибельные последствия. Впрочем, доставалось и им, полицейским» [28. С. 164].

Отнюдь не для забавы, но для контроля, настигающего уже самую малую общественную ячейку – дом, семью, Павел I приказал, между прочим, майору К. Ф. Толю (будущему видному генералу) «изготовить модель Санкт-Петербурга – так, чтобы не только все улицы, площади, но и фасады всех домов и даже их вид со двора были представлены с буквальной, геометрической точностью» [177. P. 96].

В общей системе регламентации и твердого порядка важное место заняла новая система престолонаследия: 5 апреля 1797 года Павел I отменяет закон Петра I, объективно поощрявший борьбу разных группировок за овладение троном; отныне вводился принцип (сохраненный до 1917 года) о наследовании престола по праву первородства в мужском колене (женщины получают эти права только по пресечении всех мужских представителей династии).

Так Павел I от повседневной регламентации переходил к попытке «управления будущим».

Десятки анекдотов и несуразностей, не переставая быть смешными для нас, находят объяснение в особой логике павловской системы. Его личное стремление вникать во все соответствовало той социальной роли, в которой он себя представлял. Екатерина II не вмешивалась в несвойственные ей дела, отдавая, например (в известных пределах), армию и флот в ведение фаворитов или умелых, инициативных начальников. Павел же, наоборот, старается увеличить свою непосредственную власть.

По свидетельству иностранного наблюдателя, императрица Мария Федоровна «не имела права приглашать к себе без дозволения государя ни сыновей своих, ни невесток. Александр жил с женой уединенно: ему служили только преданные императору лица. Чтобы не навлечь на себя и тени подозрения, он не принимал никого и с иностранными министрами и вельможами не разговаривал иначе как в присутствии отца» [179. P. 327].

Одиннадцатого марта 1800 года рижский губернатор генерал-лейтенант Ребиндер получает неожиданное высочайшее послание: в списке лиц, проезжавших через Ригу, царь вдруг заметил фамилию «отставного прапорщика Ререна» и запросил: «Сумневаюсь, чтоб он [Ререн] был отставной, и если выключенный [изгнанный со службы за провинность], то, арестовав, посадить его в рижскую цитадель и уведомить меня об оном» [154. Г][27].

Смешные запреты с лов «клуб», «совет», «представители» – это не просто борьба с якобинской терминологией, «запрет революции»; здесь обнаруживается вера в силу самого якобинского термина и соответственно в запрещающую силу царского вето[28], в монопольную принадлежность высшей истины властелину.

Разумеется, нелепо видеть закономерность в каждой прихоти, в каждом изгибе императорского поведения, но нельзя и забывать, что новая централизация власти сделала личные свойства царя еще более «общегосударственным фактом», чем было прежде. Павел, это понимавший, к этому и стремился.

Поскольку же источником закона и власти провозглашалась в самой резкой, крайней форме воля императора, то чрезвычайно трудно, практически невозможно отличать централизацию «законную» от «беззаконной». Законность и произвол соединялись между прочим в выборе лиц, игравших важную роль в управлении: временщиков по должности, «правильных» и фаворитов неформальных, то есть «неправильных».

Первыми становятся люди, занимающие действительно важные государственные посты – прежде всего, генерал-прокуроры, которые фактически сделались «премьер-министрами», проводниками новой централизации. Они вскоре стали настолько сильны, что Александр I вообще ликвидирует эту должность, возвращаясь к более «просвещенным формам».

Кроме того, к «правильным временщикам» относились петербургский военный генерал-губернатор Ростопчин, возглавлявший морское ведомство адмирал Кушелев и несколько менее важных персон.

При этой системе однако вырастает и особого рода фаворитизм – когда очередной любимец или любимица играет огромную политическую роль благодаря «неформальной» близости с царем.

В начале царствования это Екатерина Нелидова, затем Анна Лопухина (Гагарина), госпожа Шевалье и постоянный камердинер Иван Кутайсов.

Резкое усиление самодержавного начала требовало соответствующего идеологического объяснения. Разумеется, престол постоянно освящался Православной церковью, однако при Павле – в значительно меньшей степени, нежели это будет через 40–50 лет, в царствование Николая I (в период утверждения известной триединой формулы «самодержавие, православие, народность»).