Грань Земли

Макс сделал глубокий вдох и нервно выдохнул. Уже было шагнул, но тут Дамир взял его за руку, повернул к себе и к его лбу прижался своим лбом. Потрепал волосы и отпустил.

Макс двинулся в темноту пещеры, и с каждым шагом ветер дул, притягивал сильнее, отчего лицо стало быстро обсыхать, а глаза слезиться. Макс уже не видел, но прислушивался и понимал, что все звуки в этом месте умирают.

Макс брёл всё медленнее, а воздух становился всё чернее, осязаемее и время от времени лёгкими паутинками ложился на лицо, пробегая по коже леденящими душу мурашками. Коченели пальцы рук и ног, зуб не попадал на зуб. Земля напоминала лёд, свет тонул во тьме, а мысли даже не успевали облечься в слова, растворяясь в завываниях чёрного ветра с его протяжным скрипом. Что-то гадкое и мерзкое заползало под одежду, закрадывалось в сердце. Здесь было мокро, холодно и тоскливо.

Сколько Макс прошёл? Кажется, не больше трёх шагов, а ноги уже стали ледышками, застыла в жилах кровь и холод объял кости. Кем был Макс? Сосулькой, что растает от нескольких лучиков солнца? Инеем, что возникает в утренние заморозки и исчезает в тот же час? То был не Макс, не его руки, не его ноги, тело, голос, душа, желания и мысли. Всё это не принадлежит ему. Не является им. Просто чья-то блуждающая во мраке пустая оболочка.

Задул холодный яростный ветер и покрыл Макса своими ледяными поцелуями, и там, чего касался его шершавый язык, плоть рассыпалась, и Макса продувало сквозь брешь в сердце, куда хлестали потоки стужи. Жидкий азот, отчего Макс становился не более чем растресканным, разбитым, обмёрзлым куском льда. Впервые за всё время тьма разошлась волнами и рябью, возникла неясная фигура. Макс задрожал и оцепенел.

— Снова ты! — Произнес Ранзор и стал бродить вокруг. — Здравствуй, ничтожество, мусор! Ты так и не понял?! Никакой ты не избранный, лишь никчёмная посредственность, обуза для семьи и окружающих! Ты ведь это осознаешь, правда? — Ранзор растворился тенью и стал переливаться в воздухе. — Не знаю как, но я рад, что ты видишь меня, впервые за всё долгое время моего здесь заключения, меня кто-то видит. Пожалуй, я развлекусь с твоей душой, порву её, чтобы ты никогда не смог покинуть это место, нужно же мне с кем-то скоротать вечность. — Ранзор усмехнулся и исчез.

Во тьме возникли Дамир, Тэсса, Мама и Папа. Они стояли на коленях, и рядом вновь возник Ранзор с дубинкой, обмотанной колючей проволокой. Он стал водить битой по лицам матери и отца, царапая щёки. Родители дрожали, а их взгляды молили о прощении за все ошибки и грехи, они каялись перед самим дьяволом в мнимой надежде спастись самим и позаботиться о своих детях.

Макс схватился за сердце, чувствуя, как оно сжалось, готовое разбиться, но глаза всё ещё следили за убийцей. Ранзор вдруг метнулся к Дамиру и с размаху ударил битой в грудь. Дамир рухнул на спину и закашлялся. Ранзор стал избивать его, удар за ударом, по ногам и рукам, голове и груди, заливая всё лужей крови, а Дамир всё кашлял и кашлял, пока не захлебнулся в кроваво-рвотных массах и не отключился.

После чего Ранзор подошёл к Тэссе, и выражение её лица так же расплылось в мольбе. Бита упёрлась ей в подбородок, приподняла голову.

— Начнём-с! — Воскликнул Ранзор и, размахнувшись, ударил битой по лицу.

В Максе всё застыло, предстало смазанной масляной картиной, где красками были кровь, разодранная плоть и слёзы от увиденного — глухих ударов биты в родственную плоть. И в Максе, в этом куске льда, всё хрустело и ломалось.

Близкие люди становились мясом, а Макс и пальцем не пошевелил, ибо не смел подняться на защиту, осмеливаясь наблюдать лишь краем глаза. От каждого удара, кашля и стона тошнило и трясло, от всех этих криков, ударов, запаха крови.

Макс трясся и рыдал, и по его ноге хлынула тёплая, с терпким запашком струя. И всё меньше в нём оставалось человеческого и живого, пока его близкие стонали, взывая и вымаливая хотя бы каплю милосердия. Макс же не смел даже пискнуть в эту сторону или кинуть гневный взор, только валялся в куче собственной рвоты и мочи, а рыдания, стенания и плачи делались всё тише, пока вовсе не замолкли. Лишь теперь Макс подполз к мёртвым телам, их нельзя было узнать.

— Странно… — Произнёс голос. — Твоя душа должна была порваться!

Макс не ответил, а только тихо плакал и всё впитывал это отчаяние и страх, желание умереть, исчезнуть или вовсе не рождаться. Макс скрючился, напрягся и прижал руку к сердцу. Что-то растягивало брешь, рвало душу. Макс больше не мог здесь находиться.

Он отказывался и потому стал выбегать из пещеры со всех ног, но замедлился всего на секунду, когда пересёкся с изумлённым взглядом, попранной верой и надеждой больших золотисто-медовых глаз, вдруг наполнившихся свинцом, но бесконечная секунда оборвалась.