Гранат и Омела (СИ)

Симеон удовлетворенно кивнул, с тоской посмотрел на книгу и все-таки вернул ее на полку. Большая часть комнаты была отдана когда-то под библиотеку, однако после обрушения части потолка почти все тома перекочевали на новое место. Здесь же остались никому ненужные книги: счетные, амбарные, старые метрические, имена из которых принадлежали давно почившим людям, и прочий ширпотреб, который и выкинуть жалко, и использовать невозможно.

— Славно, мой мальчик, славно. Благодарю. Прости, что вошел без спроса — искал одну книгу, но так и не нашел.

Дамиан незаметным движением обтер потные руки о мокрую котту и, чтобы скрыть истинные чувства, выдавил слабую улыбку. Затем отвернулся и бросил суму неподалеку от лежака.

— Может, вам помочь, Ваше Превосходительство? — голос предательски дрогнул, но, видимо, старик посчитал это признаком усталости, а не желания скрыть страх.

— Всякой помощи свой час, мой мальчик, а пока нас ожидает неотложное дело, — Симеон подошел и похлопал Дамиана по плечу.

Он тепло улыбнулся, отчего сразу стало казаться, что молодость вновь вдохнула в его согбенное тело жизнь. Улыбка оттянула на себя внимание от резко выступающих скул, которые делали Симеона похожим на мумию, редеющих седых волос и бровей, а по-волчьи выпирающая челюсть напомнила Дамиану о тех днях, когда старик позволял себе громко хохотать, выставляя все зубы напоказ. Дамиан почувствовал, как его сжимают кольца тошнотворной жалости: Симеон, главный настоятель инквизиторов и епископ Храма, Падре Сервус, старел с каждым днем, буквально таял на глазах. Они не виделись всего лишь две недели, а человек, который заменил ему родителей, за это время успел истончиться и сгорбиться еще больше. Даже то, как старик похлопал его плечу, слабо и практически невесомо, заставило Дамиана посильнее сжать челюсти, ибо в горле образовался предательский ком.

Дамиан спускался по лестнице первым, стараясь не показывать, как замирает и подбирается для броска, чтобы подхватить старика, если тот вдруг оступится. Тихое перезвякивание его кольчуги не могло заглушить тяжелые вздохи Симеона, кряхтящего себе под нос, но стойко преодолевавшего спуск по крутым ступеням. Будь его воля, Дамиан бы запретил наставнику двигаться дальше постели. Однако он знал, любое ограничение добьет Симеон в разы стремительнее, чем падение с лестницы. Чего в этом тщедушном теле еще хватало с достатком, так это гордости.

Так вместе они миновали амбулаторий, воздали короткую молитву в апсиде. Свет от тысячи зажженных свеч играл на позолоте алтаря, придавая статуе Князя блестящий, величественный вид. Этот же свет зажигал драгоценные камни на руках Симеона — блики падали на глаза Дамиана. Он зажмурился, открыв сердце последним словам молитвы, и вдохнул полной грудью. Все его существо заполнилось пьянящим сладким ароматом вечноцветущей омелы, ветви которой были аккуратно уложены меж свечами.

Благослови, Князь мира сего, меня на благочестие и терпение.

Дамиан открыл глаза, и десятки белых ягод омелы заискрились, точно россыпь жемчуга.

— Во Славу Княжева света! — Падре Сервус поцеловал кончики пальцев, коснулся ими сначала сердца, затем — лба и глубоко поклонился.

— Во Славу Княжева света, — прошептал за ним Дамиан, повторил жест молитвы и поклон.

Напоследок они зажгли омеловые свечи и вышли на улицу.

Дождь лил все это время, рябя на поверхности луж, и землю во дворе совсем развезло. Камни на единственной дорожке, ведущей к замку, сделались скользкими, как слова заядлых лжецов. Однако Симеон даже не замедлил скорости — он все так же неумолимо спешил на встречу. Дамиан же едва поспевал за ним, удерживая руки навесу, чтобы не терять ни секунды и тут же подстраховать наставника. Его бдительность была вознаграждена: уже почти у подъемного моста Симеон оступился, крякнул и начал заваливаться вбок, но тут же был подхвачен крепкими руками Дамиана.

Вернув Симеона в вертикальное положение, Дамиан облегченно выдохнул, но буквально в следующее мгновения поскользнулся сам. Попытался сохранить равновесие, но рухнул в болото и кубарем покатился вниз с пригорка, на котором находился Храм. Дыхание оставило Дамиана, рот наполнился грязью и кровью от прокушенной щеки. Весь обмазанный болотом и птичьим дерьмом, злой, как стая волков, он раздраженно скрипнул зубами, ухватился за корыто и с трудом сел. Намокшая стеганка, единственная, сохранявшая сухость и тепло после дождя, теперь была вымарана полностью и пропитана вонючей дождевой водой. Проглотив вертевшиеся на языке ругательства, Дамиан вернулся наверх под смех епископа и стражников и едва сдержался, чтобы яростно на них не зыркнуть.