Гранат и Омела (СИ)

Авалон осторожно сжала его ручку, разглядывая мягкие пальчики, и вспоминала рассказ своей бабушки, Владычицы Вздохов. Она любила потчевать внучку ведьминскими легендами о мальчике, который побывает на обетованном берегу Персены, и сама богиня снизойдет к нему, чтобы даровать свое благословение и причастить гранатовым соком с первого Древа Жизни. Вкусив нектар, мальчик вернется назад к мирским делам и собственной судьбе — стать первым из лучших. Авалон помнила горечь своей обиды, которую испытывала, будучи маленькой девочкой, ведь все легенды и сказки почему-то всегда предсказывали великую судьбу только мальчикам. Даже среди ведьминских притч и то самая известная была про мальчика, а не про девочку. Ей так хотелось, чтобы вместо мальчишки легенда была о ней, поэтому она всегда плотно прижимала ладонями уши на моменте, когда бабушка начинала рассказ — она все равно знала его наизусть. Вместо мальчика представляла себя — взрослую, бесстрашную и сильную. Бабушка лишь посмеивалась над ней, продолжая свой сказ. А иной раз она, будучи в хорошем настроении, действительно меняла нарратив легенды, и Авалон, затаив дыхание, слушала про девочку, которую ждет великая судьба. И вот уже в рассказе бабушки, не только в ее собственном воображении, появлялась сильная воительница, защищавшая обездоленных.

Бабушка, самая опытная и сильная ведьма ковена, тогда гостила у них в деревне. И оказалось, что легенда о девочке была ложью — ведь когда инквизиторы напали на их семью, ни бабушка, Владычица Слез, ни мама, ни сама Авалон не смогли ничего сделать.

Тем страннее было видеть этого вертлявого мальчика, который орал во всю мощь своих маленьких легких. Авалон не могла понять, почему горло так сдавило. Испытывала ли она радость, что с ее помощью этот ребенок выжил? Или, может быть, разочарование, что легенда сейчас казалась правдоподобной, как никогда. Она ведь не слышала больше ни о каких детях, выживших после черной скверны.

Авалон удалось стряхнуть с себя оцепенение только тогда, когда Аурела вручила ей младенца, а сама поспешно накинула простыню на тело Консуэлы и занялась очисткой лазарета.

Глядя в бледно-голубые глаза ребенка, Авалон поймала себя на мысли, что у того храмовника тоже были подобные глаза, цветом напоминающие ледник на фоне неба. Она вновь ощутила липкие пальцы на бедрах и не сдержала дрожь, прокатившуюся по телу. Вспоминать о той ночи было все равно, что сдирать корку с заживающей раны, чтобы она снова начала кровоточить.

— Лучше бы ты действительно оказался тем мальчиком из легенд, — сказала она задремавшему мальчику.

Она убаюкала его на руках, пока Аурела убирала грязные инструменты. Несколько лет назад в Трастамару восточным ветром занесло лекаря из Остирии, который охотно поделился с Аурелой своими открытиями. Обработка инструментов в определенном растворе огнибая уменьшала негативные последствия от операций, а своевременная стирка и обработка лазаретного постельного белья способствовала скорейшему выздоровлению. Аурела восприняла информацию скептично и едва не отмахнулась от семян диковинного растения, которые щедро подарил ей путешествующий врач. Она и посадила их только для того, чтобы опровергнуть домыслы туземца и убедиться в своей правоте. Однако опробовав его привычки, Аурела вскоре осознала, какой дар преподнес ей гость. Когда в лазарете появилась Авалон, наставница часто повторяла, как важно проводить обработку огнибаем.

Тем же оранжевым раствором Аурела велела Авалон обтереть перерезанную пуповину ребенка. Стерев капли ребром ладони, она умостила ребенка удобнее на руках и стала напевать под нос колыбельную, когда дверь в лазарет распахнулась и внутрь влетел высокий мужчина.

— Меня не впускали! — возмутился он с порога. — Моя жена ро…! — он осекся на полуслове, заметив новорожденного на руках Авалон.

Его резкие и размашистые движения вызвали внутри притаившийся ужас, и Авалон отступила, прижимая младенца к груди. Аурела решительно преградила мужчине путь. Для любого другого человека эта сцена была бы уморительной: маленькая, похожая на тощую кошку, женщина пытается преградить путь медведеподобному мужчине. Но Авалон видела подобную сцену не раз и знала, чем все закончится.

— Стоять! — рявкнула врач, и мужчина оторопело замер. Затем опустил взгляд и удивленно моргнул. — Не забывайтесь, господин. Вы ворвались в лазарет, несмотря на мой приказ не входить. Я могу вышвырнуть вас отсюда.

Огромная ручища угрожающе поднялась, и указательный перст оказался направлен на Авалон.

— Это мой сын.

Он не спрашивал, а Аурела не стала переубеждать. Авалон догадалась, что это, должно быть, Диего де Мендоса, герцог Саргодба, — самый могущественный человек после Каталины. Его, шутя, называли инфантом Фортуны, ведь Диего везло так, будто он родился с гранатовой ветвью в руке.