Гранат и Омела (СИ)

Авалон пробиралась к закрытой двери в лазарет с сосущим под ложечкой чувством беды. Она ощущала, как чужие взгляды липнут к ней, стекают дождем по ее телу, сопровождаясь шепотками — догадками, почему она так вырядилась. Стараясь не обращать на них внимания, Авалон толкнула створку и вошла в хорошо освещенное помещение.

Горло перехватил спазм.

Кровь. Пятна застывшей крови на полу. Крики.

Опомнившись, Авалон сдернула с себя оцепенение. Она уже не раз помогала врачу, в этой зале кровь ее не пугала, хоть и страшила неизвестность того, что ее ждет в лазарете.

Быстро промыв руки по локти с корнем сапонарии, она стряхнула с них остатки воды и вошла в помещение, откуда доносились вопли боли. На кровати лежала раздетая по пояс женщина с раздувшимся чревом. Она корчилась в агонии, задыхалась между криками, раздирающими ее горло, и хваталась пальцами за живот. Роженица с подошедшим сроком, роды которой пошли совсем не так, как должны. Авалон видела причину — низ живота потемнел, кожа покраснела, а вены приобрели темно-бордовый, почти черный, цвет.

— Аурела? — позвала Авалон, голос у нее надломился, как гнилая палка.

Она подошла ближе к невысокой темноволосой женщине, стоявшей к ней спиной. Роженица затихла посреди очередного крика.

— Чем помочь?

Женщина обернулась. Авалон поняла все по ее лицу. Испещренное морщинами, усталое, подавленный холодный врачебный взгляд — она знала, чем все закончится, ведь подобное уже случалось.

— Это опять черная скверна?

Аурела кивнула, сжав кулаки. Авалон заметила на ее руках красные следы — сначала подумала, что это кровь, но потом увидела на столике чашу с гранатовыми зернами, блестящими, как граненные рубины. Только после этого она обратила внимание на новую бородавку, появившуюся на шее врача.

— Это Консуэла? — прошептала Авалон, разглядывая ужасающий живот.

Ей казалось, что он раздулся настолько сильно, что сейчас взорвется и обдаст их внутренностями. Авалон ни за что бы не узнала девушку в лицо — обескровленное, искаженное болью, но шрам на лодыжке ей был знаком. Она сама зашивала этот порез в лазарете.

Аурела кивнула, тяжело вздохнув.

— Я посылала за тобой, потому что хочу попробовать спасти жизнь ребенку. Консуэлу не спасти. Она, как и другие, умрет. Гранат не может вылечить черную скверну. Я съела уже пять зерен.

Аурела встретилась взглядом с Авалон, и та заметила в глазах врача лопнувшие сосуды. Она догадалась, что сила, данная зернами, уже потрачена на попытки вылечить Консуэлу. Авалон подумала о Каталине, стоявшей за дверью. Единственная ведьма, способная проглотить большее количество зерен, а, соответственно, имевшая куда шире резерв магической энергии, находилась буквально в паре десятков шагов. Первое ее желание позвать подругу погасло от осознания ценности жизни Каталины. Она не только самая мощная ведьма в их ковене, но и самая сильная ведьма во всей Трастамаре. Кроме того, она их королева. И даже несмотря на то, что Трастамара уже никогда не дождется наследницы престола от Каталины, ее жизнь еще долгое время будет превыше всего. Ни Консуэла, ни ее ребенок не стоят того. Поэтому она проглотила свое же предложение и вместо этого спросила:

— В прошлые разы дети были мертвы. Это же от них идет скверна.

— Я не уверена. Возможно, мы сделали ошибочный вывод. Может быть, скверна поражает дитя уже после смерти матери. Она убивает одного носителя, а затем перекидывается на второй организм. Если поспешим… — Аурела поджала губы на мгновение и продолжила. — Я дала ей душицу и настойку из акации.

Бредовый сон. Она не почувствует боли.

— Тебе нужно будет достать дитя.

Авалон со свистом выдохнула: они с Аурелой уже разрезали животы, чтобы достать нерожденных детей, но к тому моменту роженица и дитя уже умирали, так что нужды в аккуратности не было. Хоть Авалон никогда не сомневалась в стойкости своих рук — жизнь каждой ведьмы зависела от стабильности движений — все же доставать живого ребенка представлялось ей отчаянно сложной задачей.