Гранат и Омела (СИ)

Дамиан сжал повод задубевшими руками — его кожаные перчатки истерлись, пока они неслись во весь опор в столицу, едва не загнав лошадей насмерть. Его азурский мышастый мерин Мирро похрапывал, его бока часто раздувались, и Дамиан чувствовал себя виноватым. Свою часть вознаграждения за решение проблемы деревни Тирополь он собирался потратить на несколько кубиков сахара вместо починки перчаток. Брат часто подтрунивал над ним, что он походит на приблудную собаку в своих дырявых лохмотьях, и в пьяном великодушии пытался всучить свои обноски. Однако Дамиан всегда находил отговорку, лишь бы только не признаваться брату — взять что-то из его рук добровольно значило унизиться. Он ненавидел себя за то, что позволяет себе чувствовать по отношению к брату подобное низменное чувство, недостойное храмового брата, но каждый раз его передергивало, стоило только брату предложить очередную тряпку. Дамиан сдавленно выдохнул, предвкушая очередную встречу.

Направив лошадь к конюшням Храма, он решил сначала заглянуть внутрь главного здания. Передав повод конюшему мальчику и отвязав от седла суму, Дамиан направился к запасному выходу. С неба как раз полило — на поверхности луж, оставшихся от прошедшего недавно дождя, снова зачастили капли, а на стенах дробились мокрые кляксы. Когда он добежал до дверей, его волосы уже насквозь промокли, как и котта.

Постучав, Дамиан дождался, пока ему откроет привратник черного входа, и просочился внутрь темного коридора, освещенного потрескивающими факелами. Воздух был полон запахами дома: омела, мирра и горящие восковые свечи.

Здесь оказалось теплее, чем на улице, но стены хранили древний холод, который пробирался к послушникам по ночам, заставляя замерзать и согреваться только теплым дыханием. Дамиан и сам когда-то был таким послушником, который терпеть не мог казематы под Храмом, где располагались кельи для мальчишек. Сейчас его комната находилась в разбитой башне, на самом верху, где когда-то прятался кабинет его наставника, но стены и потолок там настолько сильно обветшали, что кровельщики настоятельно рекомендовали Падре съехать в другое крыло Храма. Изначально, конечно, Симеон противился и даже хотел взять денег из казны Храма, чтобы восстановить башню, но казначей лишь фыркнул, подбоченился и заявил, что восстанавливать башню по прихоти настоятеля — трата Княжеского золота на роскошь. А храмовникам жить в роскоши не полагалось. Затем он сделал многозначительную паузу, уставившись на Падре и Дамиана. Видимо, осознав, что его не поняли, он закатил глаза и шепотом добавил:

— Наше благосостояние зависит от казны Его Величества. Король запретил.

Симеон стойко вытерпел подобный плевок в лицо в отличие от Дамиана. Когда они спускались по лестнице, он не выдержал и от злости пнул ботинком ступеньку, сбив деревянную щепу. Лестница до сих пор сохранила этот шрам и каждый раз, когда он здесь проходил, напоминала Дамиану о его несдержанности. Вот и сейчас он оказался в башне. Наученный долгим опытом, он непринужденно переступал расшатавшиеся доски, которые могли скрипнуть и застонать под его весом.

Он уже добрался к двери своей комнаты, когда заметил, что кольчужное кольцо на полу сдвинуто. Он положил его туда именно для того, чтобы заблаговременно подметить опасность. Дамиан замер и настороженно прислушался. Внутри явно кто-то находился — оттуда доносился едва различимый шорох. Бесшумно вытащив кинжал из ножен, он резко распахнул створку и ворвался в помещение, выставив оружие перед собой. Однако завидев незваного гостя, Дамиан запнулся и едва не запутался в собственных ногах.

— Падре? Что вы здесь делаете? — спросил он враждебно, прежде чем успел обдумать сказанное, и тут же поспешно добавил. — Простите, Ваше Превосходительство.

Епископ Симеон Эюзби медленно развернулся с потрепанной книгой в руках. Внутренности Дамиана тут же скукожились, точно яблочная кожура на солнце, а в желудке поселился страх.

— Дамиан, мой мальчик, ты уже вернулся! — казалось, настоятель совсем не удивился его появлению. Дамиану даже почудилось на мгновение, что комната вновь стала кабинетом наставника, и это он вторгся сюда, мало того, что без спроса, так еще и с оружием в зубах.

Стушевавшись, он убрал кинжал, подошел к Падре и, упав на колени, приложился губами к четкам из лунного камня на его руке, пытаясь игнорировать бешеное биение подлого сердца.

— Как все прошло? — Симеон жестом разрешил ему подняться. Затем захлопнул книгу, обдавшую его облаком пыли, и почесал щеку.

Лицо его, пятнистое, как яйцо перепелки, хмурилось, и несмотря на то, что глаза смотрели на Дамиана, было заметно, что мысли старика далеки отсюда.

— Вёльва мертва. Взять ее живой не получилось, но мы забрали тело. На опыты. Второй отряд должен в скором времени его привезти.