Гранат и Омела (СИ)

Смех накатил на них сокрушительным валом — они дружно расхохотались, и Дамиан опустился на землю рядом с другом. Варес вручил ему кружку с элем и стал рассказывать, чем они занимались, пока его не было. Но Дамиан быстро перестал его слышать — он встретил ее взгляд над их мерцающим костром, и его обдало жаром совсем не от огня. На мгновение Авалон показалась ему растерянной и уязвимой, но потом она скрыла это за холодной надменностью, которую он счел напускной, и отвернулась к сидящему рядом Басу. Ее улыбка, посланная этому жеманному трастамарцу с женской мандолиной на коленях, резала его как ножом. Томная и нарядная, в белом легком платье с бежевой вышивкой и жемчугом и пышным венком из остролиста на голове, она была прекрасна. Трастамарец что-то сказал ей, и она рассмеялась своим легким, чудесным смехом, который быстро сменился уютным молчанием между ними, в котором Дамиану как-то не было места.

И все еще лишний.

—… Принцем Остролиста. — Прозвучали последние слова Вареса.

Дамиан, не отрывая от нее взгляда, слегка склонился к капитану.

— Что?

— Говорю: ты пропустил все самое захватывающее. Нашу прелестную Авалон выбрали йольским воплощением Персены за самый красивый танец. А потом все желающие мужики сражались за Персену, чтобы стать Принцем Остролиста.

— Зачем?

— Традиция такая, олух, — насмешливо хохотнул Варес.

— И кто победил? — стараясь звучать безразлично, спросил он.

— Вон тот лысый мужик у ясеня. Кузнец. У остальных явно не было шансов, учитывая, что мы с трастамарцем два калеки. Но, кстати, тебе повезло: под конец вечера еще ожидается танец Персены и Принца Остролиста.

Ледяная игла пронзила сердце Дамиана.

— Ясно, — едва не подавившись вязкой слюной, процедил он, испепеляя взглядом крепкого невысокого мужчину, который тоже был одет в белое и имел приколотый к рубахе плащ из листьев остролиста.

Варес ткнул его в бок, заставив повернуться. Дамиан заметил легкую тень боли на лице капитана, но не стал спрашивать, все ли в порядке — придерживался мужской договоренности не задеть гордость.

— Знаешь, как говаривал мой прадед?

— А должен?

— Тот, кто продолжает сражаться во вчерашней битве, всегда проиграет тому, кто уже вступил в сегодняшнюю.

— Чего? — скривился Дамиан недоуменно.

— Ладно, скажу для тупых бархатных рож: от твоих приставаний сама Лилит скрылась бы в Храме.

— Варес, что ты несешь? Я нихрена не понял.

— Ясное дело — не понял. Ты ж дурной. — Капитан многозначительно закатил глаза, а потом одним взглядом указал через костер.

Дамиана обдало ужасом, едва он проследил за его намеком. Рядом с Авалон на корточки присел кузнец и любезно улыбался. Эта улыбка, похожая скорее на трещину, сразу не понравилась Дамиану аж до зубной боли. Авалон что-то тихо говорила кузнецу, и Дамиан не разбирал слов из-за треска огня и веселых криков других людей. Потом она засмеялась над его фразой, и ее смех поднялся в чернильное небо, словно золотые искры. Кузнец протянул ей руку. Дамиан задержал дыхание.

Не иди с ним.

Не иди.

Она приняла помощь и встала.

Дамиану свело живот, голову вскружило то болотно-зеленое чувство, что преследовало его уже несколько дней. Бас поудобнее устроил на коленях мандолину и заиграл. Из-под его пальцев в ночной воздух потекла легкая печаль, медленно сменявшаяся робкой привязанностью благодаря перебиранию нот, и мелодия стала напоминать тихие капли дождя, стекающие по листьям в лесу. На поляне воцарилась тишина — люди замолчали, прислушиваясь к невероятно чувственному голосу мандолины.

Авалон шла под руку с кузнецом к центру поляны, похожая на воплощение всех его фантазий. Распущенные волосы слегка развевались на ветру. Волосы, что он наматывал на руку. Сглотнув вязкую слюну, Дамиан, неотрывно пасущий ее, на мгновение оторвал от нее взгляд и опустил голову, сжимая кулаки. В висках стучала кровь, будто песня боевого барабана. Мелодия же мандолины сменилась — стала яркой, рваной, живой. Подталкивающей его вмешаться. Но он бы, скорее всего, нерешительно остался сидеть, если бы память не зазвучала ее голосом.

Я не предлагаю тебе гранат, Дамиан. Я предлагаю тебе себя… и жизнь.

Пылающее в груди чувство, оголенное до первобытного естества, предстало перед ним в своей невероятной хрупкости и красоте. Низ живота свело болью желания. Дамиан, вооруженный мужеством отчаяния, поднялся с колотящимся сердцем и, нагнав их, положил руку на плечо кузнеца.

— Кажется, ты ошибся, друг. — Слова прозвучали едко, как и то болотно-зеленое чувство, из которого они проросли.

— Опять ты, козел? — Мужчина отпустил руку Авалон. Она испуганными глазами уставилась на них, но Дамиан сосредоточился на противнике. — Мы с парнями тебя отмудохали несколько дней назад. Еще захотелось?

Синяк на щеке заныл, будто предчувствуя новую потасовку, а барабан войны в висках зазвучал отрывистее.

— Трое на одного — какова храбрость, — насмешливо поддразнил его Дамиан, незаметно перенося вес за другую ногу. — Один на один слабо?