Гранатовый дом

Дважды в год люди, состоящие на психиатрическом учете, недобровольно госпитализировались в психиатрические стационары не по медицинским показаниям, а по указаниям чиновников. За две недели до больших советских праздников — 7 ноября и 1 мая — райкомы и горкомы КПСС секретно направляли главврачам психбольниц распоряжения на время госпитализировать в психиатрические больницы людей с непредсказуемым поведением (в том числе инакомыслящих и многих верующих), чтобы обеспечить общественный порядок во время праздников. Во время партийных съездов, визитов зарубежных государственных деятелей многие диссиденты помещались в психиатрические больницы общего типа на 1–2 недели или месяц.

С 1960 года советская психиатрия находилась в особо сложном состоянии. Наука плотно сосуществовала в связке с советской партией и порой обслуживала ее интересы, а не свои цели. В советской психиатрии основным критерием психической патологии служила неспособность пациента социально адаптироваться, приспособиться лояльно к власти.

Этот критерий стал удобным инструментов в карательной психиатрии. К примеру, когда человек объявлял голодовку по политическим мотивам, ему приписывали отсутствие социальной адаптации, ведь его действия противоречили общепринятым советским нормам.

Поэтому и появилась уже упоминаемая «вялотекущая шизофрения» — диагноз, удобный власти, придуманный психиатром Андреем Снежневским. Это разновидность заболевания, при котором шизофрения прогрессирует слабо и полностью отсутствует свойственная ей симптоматика. Под этот удобный для карательной психиатрии диагноз мог попасть каждый…

Глава 26

Емельянов не мог и представить себе, что у Али может быть такой голос. Он не видел ее лица, но не сомневался, что сейчас она похожа на ужасную старуху в приступе невыносимого, жестокого горя… Когда плачут, рыдают, нелепо раскрыв рот, и даже не думают о том, как это выглядит со стороны. Так бывает в моменты настолько страшного отчаяния, что все остальное, по сравнению с этим горем, меркнет и теряет смысл.

Аля плакала. Вместо слов из ее горла доносились лишь рыдания. И это жуткое ощущение трагедии, исходящей от нее, сбило Константина с толку, он не смог сдержать себя и заорал, изо всех сил заорал в трубку:

— Говори, дура! Что произошло? Не глотай слова! Говори!..

Было около полуночи, когда смертельно уставший после 18-часового допроса вора-домушника, бывшего в полной несознанке, Емельянов вернулся домой. И, едва отворив дверь, услышал, как разрывается телефон. Судя по тому, какими испуганными глазами глядели на него коты, он звонил все время.

Подняв трубку, Емельянов услышал женские рыдания. А потом с сожалением и раздражением вспомнил, что дал свой телефон Але. По глупости, конечно. И вот теперь она позвонила ему.

— Беда… С ним произошла беда, — рыдала Аля в трубку, — я чувствовала это!..

— Говори толком! — рассердился Константин, не выносивший женских истерик. Однако в глубине души он сразу почувствовал, что это не совсем обычная истерика.

— Я получила записку… от него, — Аля перешла на шепот.

— От Аджанова? — задохнулся от удивления Емельянов.

— От него… Ты мне очень нужен. Приходи!

— Как ты получила записку? — не понимал Константин. — Как это произошло?

— Приходи… — снова зарыдала она.

Емельянов в сердцах бросил трубку. Он прекрасно знал, что Аджанов находится в психдоме, в спецлечебнице. Каким образом он умудрился передать Але записку, если правила там свирепей, чем в тюрьме?

Но надо было идти. Покормив котов, Емельянов быстро переоделся и пошел на Пушкинскую.

Аля выглядела страшно. Как он и предполагал, помертвевшее лицо ее напоминало безжизненную маску. Она испытывала настоящее горе, и как выглядит, ей было все равно. С горечью Емельянов подумал, что она действительно любит Аджанова — гомосексуалиста, находящегося в специализированной психиатрической больнице. Какой жестокий парадокс…

— Вот… — Аля протянула ему листок из блокнота. Обычный блокнот, такой может быть у кого угодно. Простым карандашом на нем от руки было написано: «Прости за все. Гранатового дома не существует».

Емельянов нахмурился:

— Ты знаешь, о чем он пишет?

— Он со мною прощается. Это прощание, — Аля зарыдала снова.

— Это его почерк?

— Да, его. Я видела, как он от руки писал свой сценарий.

— Где конверт?

— Конверта не было, — закрутила она головой.

— Как ты получила записку?

— Это не важно… Мне передал ее один друг…

«Друг, имеющий доступ в СПБ?» — едва не ляпнул Емельянов, но вовремя прикусил язык. Он понял. Записку ей передал Печерский.

— Отдай мне ее, — попросил Константин. — Я попытаюсь выяснить. У меня есть связи.

— Но ты вернешь мне ее? Вернешь?

Вместо ответа Емельянов сунул записку в карман. Он был крайне озадачен, его тревожили самые плохие предчувствия. Вся эта жуткая история нравилась ему все меньше и меньше.

— Не уходи, — Аля подняла на него глаза, — пожалуйста… Я не могу сейчас остаться одна. Пожалуйста!