Гранатовый дом

Помещение в психиатрическую больницу специального типа назначалось судом в отношении душевнобольных, представлявших по психическому состоянию и характеру совершенных ими деяний особую опасность для общества. Именно такое решение чаще всего выносилось судом в отношении инакомыслящих, обвиняемых в совершении «политических» преступлений, хотя доказательств, что диссиденты являются опасными для себя или для общества и могут совершить физическое насилие, как правило, не предъявлялось. Направление же в психиатрическую больницу общего типа считалось сравнительно мягкой формой принудительных мер медицинского характера.

Обвиняемые не имели права на обжалование. Хотя родственники или другие заинтересованные граждане могли бы действовать от их имени, они не имели права привлечь других психиатров для участия в процессе, поскольку психиатры, привлекавшиеся государством считались в равной мере «независимыми» и заслуживающими доверия перед законом.

Как правило, подследственные, которых признавали невменяемыми, не имели даже возможности находиться в зале суда, и судебное определение по делу им не объявляли. Им не предъявлялись заключения экспертов, часто у них не было возможности встретиться с адвокатом.

Следователь имел также право не объявлять обвиняемому постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы. Это представляло собой грубое нарушение презумпции психического здоровья, поскольку еще до решения судебно-медицинских экспертов следователь, основываясь на своем произвольном и неквалифицированном мнении, фактически мог делать вывод о наличии у обвиняемого психического расстройства, якобы не позволяющего ему узнать о назначении экспертизы. Такая ситуация лишала обвиняемого существенных юридических прав: права заявить отвод эксперту, представить дополнительные вопросы для получения по ним заключения эксперта и других.

Вопреки статье 111 Конституции СССР, в которой значилось: «Разбирательство дел во всех судах СССР открытое», милиционеры и сотрудники госбезопасности не пропускали посетителей в здание суда, и друзья подсудимого вынуждены были ждать приговора на улице. Имели место случаи, когда граждан, особенно упорно рвавшихся на суд, арестовывали на пятнадцать суток.

В ряде случаев принудительное обследование и принудительная госпитализация осуществлялись без возбуждения уголовного дела, в рамках медицинских нормативных положений. При этом вопрос о недобровольной госпитализации не рассматривался даже в порядке гражданского судопроизводства. Инакомыслящие помещались в психиатрические больницы при самых разнообразных обстоятельствах, при этом часто они подвергались заключению, не будучи первоначально осмотрены психиатром.

Их задерживали на работе, на улице или в домашней обстановке; в ряде случаев диссидентов вызывали под каким-либо предлогом в больницу, милицейский участок, военкомат или другие государственные учреждения, где неожиданно для себя человек представал перед психиатром, который помещал его в психиатрический стационар. Хотя, согласно «Инструкции по неотложной госпитализации…», недобровольно госпитализированного должна была в течение суток освидетельствовать специальная комиссия в составе трех врачей-психиатров, чтобы решить вопрос о том, оправдано ли стационирование и необходимо ли дальнейшее пребывание в стационаре. В действительности инакомыслящие, подвергшиеся госпитализации, во многих случаях не осматривались комиссией в течение первых суток, а порой и не подвергались освидетельствованию вообще.

Те, кто прошел через заключение в специальных психиатрических больницах, неизменно оценивали свой опыт как унижавший человеческое достоинство и как очень тяжелое переживание.

В камерах была чрезвычайная скученность. Пройти между кроватями было трудно. Узникам приходилось постоянно пребывать на койках сидя или лежа, дышать спертым воздухом. Отсутствие вентиляции в камерах было повсеместным.

Отсутствие в них туалетов так же было мучительно: отправление физиологических потребностей допускалось лишь в установленное администрацией время суток и в строго предусмотренные несколько минут для каждого.

Для заключенных в камерах полностью отсутствовало физическое движение и возможность пребывания на свежем воздухе. Предусмотренные ежедневные прогулки в течение часа сводились к тому, что узников покамерно выводили в небольшие тюремные дворики, полностью лишенные растительности и какого-либо спортивного инвентаря. При этом время прогулок сокращалось почти вдвое — по желанию администрации.

Мучительные инъекции нейролептиков, превращающих человека в овощ, дополняли ужасную картину.

Узники психиатрических больниц были полностью лишены юридических прав, существующих даже в тюрьмах и лагерях.

Также они были лишены возможности иметь в камере бумагу, ручку, книги, журналы. Переключиться на другие занятия, чтобы снизить негативное воздействие обстановки, было невозможно. Так, если узник, к примеру, начинал заниматься изучением иностранных языков, врачи немедленно констатировали «ухудшение состояния» и увеличивали дозы нейролептиков.