— Если этим ты хочешь сказать, что даже эта беседа для тебя слишком большая честь, — парировала она, — я впервые готова признать твою правоту.
— Какая жалость, что между нами так ничего и не вышло, а, Альбана? Ведь все так многообещающе начиналось! С того самого момента, когда нас представили, презрение ко мне было написано у тебя на лице, и с тех пор ты не упускала ни малейшей возможности самым виртуозным образом выразить его как можно яснее. Разве это не надежный фундамент для прекрасных отношений? Мы могли бы стать образцовыми литературными любовниками, как Тед Хьюз и Сильвия Плат, и поливать друг друга ненавистью со своих литературных вершин. Это было бы восхитительно! Мы бы вошли в историю!
— Да, — ответила Альбана, — но, увы, у тебя уже есть любовница — американская школьница. Шлет она тебе сладкие письма с сердечками из своей розовой детской, полной плюшевых мишек, или ей слишком много задают на дом? Ты ведь не хочешь сказать, что и она уже тебя бросила? С тобой никто надолго не задерживается, не так ли? Интересно, почему? Бедняга! Но наверное, мне лучше оставить тебя в покое. Ведь у тебя такая нежная и тонкая душевная организация — наверняка тебя разрывают невыносимые экзистенциальные страдания.
— Спасибо за сочувствие, Альбана. Рад, что при любых обстоятельствах могу рассчитывать на твое греющее душу презрение.
— А может, ты вскоре получишь сувенир — зернистую черно-белую фотографию с первого УЗИ. Две минуты удовольствия, а память — на всю жизнь!
Нужно сказать, у нее отлично получалось нащупать слабые места в моей несуществующей защите. Обрисованный ею с коварным наслаждением чудовищный сценарий вполне мог реализоваться. Моя безмятежность в этом вопросе полностью покоилась на зыбучих песках заверений со стороны известной особы.
— В этом случае, — продолжала она, — я считаю, ты обязан позвонить той, другой своей бывшей, чтобы дать ей возможность тебя поздравить.
— Должен сделать тебе комплимент, — сказал я. — Если ты хотела меня уязвить — а это, по-моему, одна из немногих постоянных величин в наших бурных отношениях, — то выбрала эффективный путь.
— Не передергивай, — отрезала она. — Я тебя ничем не уязвила, это ты меня уязвил.
— Я думал, тебе наплевать.
— Так оно и есть.
— Ты и так уже слишком много сказала.
— Точно.
— На мое место найдется сотня других претендентов.
— Хорошо, что ты это понимаешь.
— И кто же, к примеру?
Признаю, это был дешевый прием. Но, учитывая ход нашей беседы, я не смог удержаться от искушения заманить ее с открытыми глазами в эту примитивную риторическую ловушку. Мы поменялись местами. Оставалось лишь воспользоваться переменой ролей.
— Уверен, — продолжал я, — любой мужчина, которому придется по сердцу твоя кротость и приглянутся соблазнительные изгибы твоего тела, может только мечтать о том, чтобы заключить тебя в свои объятия, но это — гранд-отель «Европа». Если ты испытываешь влечение к китайцам в дурацких шапочках, то могу тебя только искренне поздравить: ты попала в неоскудевающий гарем. Но если это не так, тебе придется несладко.
— Ты так полагаешь?
— Да, я так полагаю, — ответил я.
— Если я захочу мужчину, он уже сегодня ночью будет лежать у меня в постели.
— Нисколько не сомневаюсь. Но, учитывая средний возраст обитающих здесь мужчин некитайского происхождения, подозреваю, что большого удовольствия тебе это не доставит.
— Есть еще Абдул.
— Абдул — ребенок.
— Тебя бы это не остановило, — бросила она.
— А вот тебя бы остановило.
— Есть еще Яннис.
— Большой Грек! — воскликнул я. — О нем я не подумал. По-моему, он и на ощипанную курицу согласится. Так что у тебя, возможно, есть шанс.
— Ага, ревнуешь?
— О да! — ответил я. — Аж глаз задергался от ревности.
— Придется привыкнуть, — сказала она, — потому что я за него возьмусь.
— Ты соблазнишь Большого Грека, чтобы заставить меня ревновать? Ты и впрямь на этой пойдешь? Вдруг я иронизировал, когда говорил, что от одной мысли об этом меня гложут зависть и ревность, а на самом деле мне до лампочки?
— Я все равно это сделаю.
Не проронив более ни слова, она развернулась и пошла внутрь. Я не был уверен, говорила ли она всерьез. Вообще-то, безумия ей не занимать. Но потом я понял, что ее дело — слово и ей важнее выиграть словесную дуэль со мной, чем ошеломить меня и всех остальных своими поступками. Но если я ошибаюсь, то заранее приношу свои соболезнования Яннису Волонаки по прозвищу Большой Грек.
Глава девятнадцатая. Усекновение главы святого Себастьяна
Подобно стареющей женщине, отчаянно пытающейся походить на ту девушку, какой она себя помнит, лето тщилось воспроизвести оставшиеся позади золотые дни своего террора. Солнце светило гуще и не так вульгарно, но уставало быстрее, тут и там по городу уже лежали деревянные мостки для грядущей высокой воды. И пока пик туристического сезона неумолимо становился достоянием истории, которая, скорее всего, признает его не стоящим внимания, меня преследовало неприятное чувство чего-то ускользающего, и я надеялся, что это что-то — не магия моей любви к Клио.