Гранд-отель «Европа»

У меня голова пошла кругом. Я принялся лихорадочно перебирать возможные варианты. Венеция — не большой город, но и не крошечный. Где Лукреция Бонамин могла держать картину? Надо было выяснить, где она жила. В статье Бореан и Чеккини я нашел упоминание нотариального акта, датированного 1701 годом, в котором был зафиксирован факт смерти Лукреции Бонамин в возрасте семидесяти шести лет. Возможно, сохранились и другие документы. Следовало наведаться в архив.

Поход в архив оказался отдельным приключением, но зацикливаться на этом я не хотел, а хотел поскорее найти искомое и поразить Клио своей находкой. Я узнал, что Джованни Андреа Лумага с супругой жили в большом доме в Санта-Марине, который снимали у семьи Дандоло за немалую сумму, триста дукатов (ASVe, Dieci Savi alle Decime, Estimi 1661, b. 217, fasc. n. 665, и Catastici, Estimo 1661, b. 421, приход Санта-Марина). Овдовев, Лукреция Бонамин переехала в дом поменьше, в соседнем приходе Санта-Мария-Нова, где и прожила до самой смерти (ASVe, Notarile, Testamenti, нотариус Джован Баттиста Джаварина, b. 1197/203, отдельная вкладка).

Если «Мария Магдалина» кисти Караваджо не была продана в 1677 году, значит, картину перевезли в новый дом в Санта-Мария-Нова. А если больше она нигде не всплывала, значит, она все еще хранится там. Должна храниться. Иначе и быть не может. К сожалению, более точного адреса, чем название прихода, у меня не имелось. Но приход — это ограниченная территория, которую вполне можно прочесать. Церковь Санта-Мария-Нова находилась в Каннареджо, рядом с церковью Санта-Мария-деи-Мираколи, но в девятнадцатом веке ее снесли. Выходит, речь шла о восточной части Каннареджо. Оттуда и нужно было приступить к поискам. Приключение могло начинаться.

3

Вот только пока приключение начаться не могло. Организация конгресса занимает больше времени, чем думаешь, и даже если ты ожидаешь, что она займет больше времени, чем думаешь, она займет еще больше времени, чем ты думал. И в этом заключается общая проблема большинства вещей и явлений: все они занимают слишком много времени. Один мой нидерландский приятель, из писателей, однажды разъяснил мне закон сохранения неприятностей, в соответствии с которым, как только старые проблемы с грехом пополам оказываются решены, немедленно из ниоткуда возникают новые проблемы. Позволю себе процитировать самого себя: от любых попыток что-то предпринять ситуация почти всегда становится только хуже. Однако я все больше убеждаюсь в том, что этот закон лишь частично объясняет универсальную силу, правящую миром, и имя ей — закон сохранения всего. Естественное состояние вещей — оставаться прежними. И тому ничтожному смертному, который вздумает изменить хоть какую-то малость, придется приложить для этого сверхъестественные усилия. Мудрец не стремится ничего предпринимать, ибо знает: человеческая жизнь конечна и, скорее всего, слишком коротка.

В Италии естественная вязкость мира чувствуется сильнее, чем где бы то ни было. Как-то мне на глаза попалось граффити на стене: Italians do it better[37]. Кто-то зачеркнул better[38] и заменил его later[39]. Я вовсе не намекаю на то, что Клио в этом смысле — типичная итальянка. Скажу так: в итальянском контексте ей не оставалось ничего другого, кроме как действовать по-итальянски.

К тому же многие ее усилия оказывались тщетными. Клио казалось, что ее начальница, директриса Галереи Дельфина Балларин, не поддерживает идею конгресса, и это подозрение постепенно переросло в убеждение, что начальница активно старается ей помешать. Я поинтересовался возможным мотивом этого предполагаемого саботажа, но то был глупый вопрос. Само собой, мотив всегда один — зависть. Успех подчиненного ни в коем случае не должен нарушать внутреннюю иерархию. Ответ на вопрос, способна ли Клио организовать полезный конгресс, зависел не от ее качеств, а от ступеньки, которую она занимала на иерархической лестнице, и, если благодаря своим качествам она могла достигнуть большего успеха, чем предполагала ее должность, следовало вмешаться и восстановить естественный порядок вещей. И мне — или нам — нет ни малейшего смысла возмущаться: так заведено, и точка.