Гранд-отель «Европа»

Выстроилась церемониальная процессия, которая должна была покинуть отель через парадный вход. Первыми шли епископ с двумя мистрантами, поддерживавшими полы его казулы, за ними — носильщики гроба и валторнисты. Гости в фойе должны были расступиться, пропуская их, и затем последовать за ними в иерархическом порядке своих дворянских чинов, то есть первым шел Константин II c супругой, который был единственным присутствующим монархом, хотя его подданные и свергли его с престола десятки лет назад, за ним — принц Кирилл, как сын сверженного монарха, за ними — отпрыски королевских династий Румынии и Албании, за ними — остальные принцы и принцессы, затем — герцог Цоальи, маркизы, графы и бароны. Далее следовали прочие гости. Похоронную процессию элегантно, но строго, как балетмейстер хореографический рисунок, выстраивал Монтебелло.

Китайский турист в шортах решил, что, если снять этот великосветский танец на мобильный из-за спин носильщиков, получится незабываемое видео. В погоне за идеальным ракурсом он, снимая, сделал несколько шагов влево и наткнулся на заменявший алтарь стол. Серебряный реликварий упал на мраморные плиты. Стеклянный цилиндр разбился. Фаланга пальца ноги святого Закхея покатилась по полу. Турист уставился на нее с отвращением. Один из мистрантов хотел было ее поднять, но не осмеливался. Очень уж противно. Эта сцена не ускользнула от Монтебелло, от чьего взгляда в тот день не ускользало ничто, и он вытащил из нагрудного кармана паше, поднял освященную фалангу и, завернув, спрятал в карман пиджака.

В торжественном темпе траурного марша, исполняемого четырьмя валторнистами, процессия свернула налево, обошла вокруг гранд-отеля «Европа» против часовой стрелки, а потом сделала еще полукруг, чтобы дойти до розария. Первым за гробом шел Монтебелло, рука об руку с Абдулом. Принцесса Яcмин покинула указанное ей место в кортеже и пробилась вперед, втиснувшись между членами монарших домов. Хотя все и происходило у него за спиной, Монтбелло заметил это, но не стал ничего предпринимать.

В розарии была выкопана могила. Гроб поставили на веревки. Монтебелло произнес короткую изысканную речь, в которой вспомнил лучшие дни жизни Европы и связал ее уход с концом целой эпохи. О личных чувствах и размышлениях он умолчал. Епископ благословил могилу, и гроб на веревках опустили на дно. Монтебелло бросил на крышку горсть земли и передал лопатку Абдулу, который сделал то же самое. Все гости один за другим последовали их примеру. Затем в ресторане был подан скромный обед из трех блюд.

Так похоронили старую даму по имени Европа.

3

На следующий день Монтебелло спросил, не желаю ли я пойти с ним в первый номер, где старая дама провела последние годы жизни в отшельничестве среди картин и книг. Я ответил, что очень даже желаю, и спросил, чем заслужил такую честь.

— Я всегда очень ценил ваш интерес к моей дорогой приемной матери, — ответил он, — и постоянно сожалел о том, что вынужден был вас разочаровать и не мог вознаградить ваше любопытство. Надеюсь, вы позволите мне хоть как-то это исправить. К тому же вы не знаете, что мне известно о ваших попытках найти первый номер. Искомое часто оказывается ближе, чем мы думаем.

Он привел меня к двери моих собственных апартаментов под номером 17. На соседней двери значился номер 33, на следующей — 8, напротив — 21. Между номерами 33 и 8 находилась кладовка. Монтебелло отпер дверь и пропустил меня вперед. Здесь лежали стопки постельного белья, хранились чистящие средства. В задней стене виднелась вторая дверь. Монтебелло открыл ее, и мы оказались в узком длинном коридоре, в конце которого находилась небольшая дверь под номером 1.

— Вы с ней были практически соседями, — сказал Монтебелло.

Он открыл дверь, и я, к своему великому изумлению, обнаружил, что за ней прячется большое помещение. Мы зашли в просторную комнату, скорее в зал с высокими сводчатыми потолками, расписанными мифологическими сюжетами. Стены были сокрыты от глаз высоченными книжными шкафами, коврами и картинами. Я скользнул взглядом по корешкам малой части многотысячного собрания книг на полках. Здесь хранилась, по сути, вся европейская литература, классика — уж точно, по большей части старые издания, оригиналы и переводы. Один шкаф был полностью отдан средневековым манускриптам. В другом, вращающемся, шкафу стояла превосходная коллекция итальянской и французской поэзии.

Львиная доля картин, как мне показалось, относилась к шестнадцатому — семнадцатому векам. Увы, мы с Клио не были вместе достаточно долго, чтобы я научился приписывать работы конкретным мастерам, но на одном полотне я узнал подпись Строцци. Кстати, мне показалось, что многие картины нуждаются в чистке и, возможно, реставрации. Комната была забита множеством предметов мебели самых разных эпох и стилей. Повсюду стояли бронзовые скульптуры, на секретере высилась коллекция небольших мраморных бюстов великих поэтов и композиторов прошлого.