Гранд-отель «Европа»

— Я не думаю, что смогу жить вне Европы. Пожалуй, думаю, что уверен в этом. В Европе, где люди твердо уверены лишь в одном — что верить нужно в мысль, где на протяжении долгой, утомительной истории испробовано столько окончательных решений, что люди полюбили проблемы, где за неимением убедительного оправдания решительности ценится стиль, где изобретены как снобизм, так и ирония, где шрамы красивы, потому что учат осторожности, где во имя идеалов пролито столько крови, что к идеалам стали предъявлять требования, где, с тех пор как две с половиной тысячи лет назад на берегах Эгейского моря начались первые споры, до сих пор не договорились об определениях и предпосылках осмысленной дискуссии о красоте, добре и правде, где сомнение — религия, где в кафе больше философов, чем официантов, а поэтов больше, чем читателей, где тонкая сеть кракелюра покрывает всякий ландшафт, городской пейзаж и лицо всякой женщины, где прошлое осязаемо, как камень, а улицы читаются, как палимпсест, где имена — всегда отголоски других имен, где все былые империи сменяли друг друга, как времена года, где все уже много раз бывало лучше и прекрасней, чем сейчас, и где можно было бы заслуженно отдохнуть от усилий, потраченных на то, чтобы подробнейшим образом вписать в анналы многотысячелетнюю историю, — там я могу дышать и любить.

Если я обязан быть патриотом, то хочу быть патриотом парадоксальным, патриотом полуразрушенной мозаики по-детски размежеванных маленьких государств между Атлантическим океаном и Уралом, в которых патриотизм уже вырыл столько могил, что больше не является добродетелью. Я хочу быть патриотом Европейского союза, который каждый день борется с устаревшими национальными интересами своих членов и отважно продолжает эту борьбу. Никто не любит Европейский союз, а вот я люблю. Я люблю поэтичную медлительность и доблестное упорство, с которыми создается это чудо хитросплетений и компромиссов. Миланский собор тоже строили четыреста лет. И хотя в погоне за экономическим ростом, прогрессом и будущим Европа прикована к прошлому, как спринтер, зацепившийся за стартовую колодку, и ее со всех сторон опережает остальной мир, я считаю, что она права, отказываясь отпускать прошлое, ибо корни важнее целей. Пусть все остальные страны будут леммингами, тогда мы будем кривой сосной. И в тени этой сосны, под которой на протяжении веков сидело столько поэтов, — там я могу писать. Здесь, в пустыне, мои чернила высохнут. Чтобы дышать, думать и писать, мне нужно и дальше находиться в диалоге с традицией. Европа нужна мне, чтобы жить.

— Я была уверена, что рано или поздно услышу эту речь, — сказала Клио.

— Но ведь ты, когда в одиночку принимала решение, знала, что я не смогу поехать с тобой, чтобы провести остаток своих дней как безбилетный пассажир будущего.

— Знала.

— Выходит, ты сознательно предпочла мне карьеру.

— Так же как ты сознательно предпочитаешь мне свои заржавелые привычки, свое прошлое, свою маску европейского писателя, свою тему и вдохновение.

— А как же наша игра? Здесь в нее играть не получится. В Абу-Даби нет церквей, подвалов и замков, где можно искать последнюю картину Караваджо.

На глазах у меня выступили слезы. По заказу плакать я не умею, так что, видимо, слезы были настоящие.

— Ты эгоист.

Я посмотрел на нее влажными глазами.

— Ты пытаешься давить на мои чувства, потому что хочешь, чтобы я изменила неугодное тебе решение, и при этом не хочешь задаться вопросом, что угодно мне. Вот почему ты эгоист.

Когда обнаруживают изрешеченное пулями тело, почти невозможно установить, какая именно пуля нанесла фатальную рану, которая и убила жертву. Я знаю какая. Это и был смертельный выстрел. Все предыдущие разы, когда она обвиняла меня в эгоизме, оставили глубокие раны, но я выжил. На этот раз она попала в жизненно важный орган. Плачу я нечасто. В ее присутствии — никогда. Я был искренне опечален концом нашей игры, наших каникул в прошлом, где мы были счастливы вместе и вместе счастливы, а она назвала меня эгоистом, — это было против правил. Тот раз стал последней каплей. Вынести этого я не мог.

9

Позвольте мне обрисовать последствия кратко и по существу. Читатель и без моих описаний поймет, сколь мучительными они были. Тем вечером мы вернулись в наш отель в городе, где вынужденно провели ночь в одной кровати. Королевских размеров — это помогло. Ранним утром я позвонил по специальному номеру «Алиталии» для обладателей золотой карты «Фреччиа Алата», поменял билет и днем улетел обратно в Венецию. Клио осталась в Абу-Даби улаживать все вопросы и должна была вернуться в Венецию через три дня на изначально запланированном рейсе, чтобы организовать переезд.

У меня было три дня, чтобы найти новое жилье. Хотя мы и не говорили об этом, казалось логичным, что она отменит аренду нашего дома на калле Нуова Сант-Агнезе. А я не мог и не хотел находиться там, когда она будет паковать вещи. Она ни за что не разрешила бы мне помочь ей с книгами.