Грани любви

Шутка так себе, но из меня все равно рвется хихиканье. Дирк в ответ фыркает, и вот мы уже оба смеемся так, что больно дышать.

Наконец настала ночь. Свернувшись клубочком под одеялом из майлара, я лежу в эвакуационной капсуле. Одна. Одеяло в теплом климате этой планеты вовсе не обязательно, но мне нравится его мягкость. Нравится, что можно во что-то завернуться.

Джесси так и не нашел воду, но он собирается снова попытать счастья, когда взойдет солнце. Сегодня они с Дирком спят в палатке вместе. Вскоре одного из них заменю я: буду делить палатку с тем, кого выберу первым. Ошибиться тут сложно: они оба кажутся вполне приличными ребятами. Трудолюбивые. И очень, очень привлекательные.

Дирк был прав: если мы собираемся спасать человечество, мне надо забеременеть как можно скорее и рожать как можно чаще, пока я молода, здорова и сильна. Не знаю, сколько беременностей может выдержать женское тело, но если я начну сейчас и здоровье меня не подведет, то до менопаузы у меня может родиться детей двадцать, а то и больше.

Двадцать детей. У меня учащается пульс, и кожа под майларом делается страшно скользкой.

Двадцать раз моим органам придется подвинуться, чтобы дать место новой жизни. Двадцать раз новая тяжесть будет давить мне на таз и позвоночник. Двадцать раз растянется кожа на моем животе, на моей груди, на моих бедрах… пока не станет свисать, как старые лохмотья. Двадцать мучительно болезненных родов. Двадцать раз я рискую умереть.

Но я в долгу перед всем человечеством. Как сказал Кирк, тело теперь уже не принадлежит мне.

Едва соображая, что делаю, я отбрасываю космическое одеяло в сторону и выбираюсь из капсулы. Наш лагерь заливает тишина. Маленькая луна уже закатилась, но большая еще висит высоко в небе, ярко освещая пространство.

Я на цыпочках пробираюсь мимо разбросанных кое-как запасов. Прохожу мимо палатки. Кто-то из ребят шумно дышит во сне, но шум этот пока не переходит в храп.

Оранжевая коробка лежит рядом с обогревателем. Я медленно открываю ее; петли совсем не скрипят. Джесси вернул пистолет на место, тот, голубоватый в лунном свете, поблескивает на меня боками. Рядом с ним лежат иглы.

Этикетки помечены четкими крупными буквами: нет никаких сомнений, что находится в каком шприце. Я снимаю с одного наконечник и поднимаю вверх, внимательно изучая. Я колеблюсь, размышляя о будущем.

Одним быстрым движением я втыкаю иглу себе в правое бедро и надавливаю на поршень. Жидкость холодит и жжется. У меня так дрожат пальцы, что я роняю пустой шприц в грязь.

Быстро подняв его и держа так, чтобы не пораниться, я, как могу, вытираю его листьями, кладу обратно в коробку и закрываю крышку. У меня из груди рвется смех, и мне приходится закрыть рот обеими руками. Зачем я вообще положила шприц обратно? Джесси сразу все поймет, как только откроет ящик.

Что я наделала?

Я медленно бреду обратно к капсуле. Может, дело в необратимости происшедшего… мое сердце постепенно замедляет бешеный стук, и плечи распрямляются, словно избавившись от тяжелого бремени. Я снова принадлежу себе.

Я сворачиваюсь в своем гнездышке из майлара и засыпаю как младенец.

Мы все просыпаемся задолго до рассвета. Может, через многие годы мы привыкнем к вращению новой планеты и научимся спать четырнадцать часов подряд. Но не сегодня.

Быстро позавтракав сублимированным бефстрогановом, Джесси говорит:

– Пойду опять искать воду, но на этот раз на востоке.

– Я пойду с тобой. – Я вскакиваю на ноги.

Сегодня я проснулась, охваченная желанием исследовать. Есть ли в этом мире океаны? Горы? Не может же быть, чтобы вся планета была так же густо покрыта растительностью, как наш тропический Эдем. Я хочу увидеть водопады и цветы. Пустыни и заснеженные вершины. Я хочу поближе поглядеть на этих восхитительных крылатых созданий. Я хочу увидеть все, все.

– Я не против, – говорит Джесси. – Дирк, если ты остаешься, то пистолет будет у тебя.

– Договорились, – отвечает Дирк. – Давайте сделаем это правилом: кто остается в одиночестве, у того и пистолет.

Я бросаю взгляд на оранжевую коробку. Пустой шприц издает пронзительный безмолвный крик.

Вскоре мальчики поймут, что я сделала. И конечно, возненавидят меня. Но я надеюсь, что потом они осознают, что у нас, кроме друг друга, никого больше не осталось, и сумеют меня простить.

– Будьте осторожны, – говорит Дирк.

– Обязательно, – отвечаю я. – Скоро вернемся.

Я одаряю Дирка медленной, многозначительной, полной обещаний улыбкой. Он смотрит на меня, не дыша.

Огромный осколок луны сопровождает нас в пути через джунгли. Почва здесь каменистая, грязи гораздо меньше; вскоре ноги у меня покрываются ссадинами и начинают болеть. Ничего, вскоре они окрепнут. Как кончики пальцев на струнах виолончели. Удивительная это вещь – человеческая кожа.

Вчера мы с Дирком рыли отхожую яму и так и не докопали до грунтовых вод. Ну и отлично – значит, мы не загрязним воду своими нечистотами. А еще это значит, что нам нужно найти ручей. Или, что было бы еще лучше, какой-нибудь симпатичный чистенький пруд, где можно искупаться.