Грани русского раскола

Надо заметить, полицейское чутье не подвело: реформаторские мотивы быстро переместились в центр внимания общественных организаций. В один и тот же день, 5 июня 1915 года, в Москве прошли сразу три мероприятия: Земский и Городской съезды, а также совещание Московского купеческого общества. Все они приняли резолюции о необходимости скорейшего созыва Государственной думы[1335]. Как отмечали полицейские источники, главную роль играл Земский союз: яркую речь его лидера Г.Е. Львова заранее отпечатали в типографии Рябушинских и распространили по всей Москве[1336]. В своем выступлении Г.Е. Львов подчеркивал, что масштабы военных действий ширятся, и обеспечение фронта всем необходимым становится для правительственных учреждений непосильной ношей. Власть обязана осознать: без доверия к общественным силам страны, вне полного единения с ними нельзя достичь успеха. На деле же происходит совсем другое: работе, которая ведется на казенные, т.е. народные деньги, чинится все больше препятствий, нет уверенности, что деятельность союза будет такой же успешной, как ранее. Между тем именно общественность должна брать на себя заботу об армии. Лидер земцев предлагал не только созвать Государственную думу, но и предоставить ей право производить ревизии злоупотреблений в действующей армии[1337].

Все эти выступления общественности происходили на очень напряженном – и не только военном – фоне. Речь идет о беспрецедентных беспорядках, случившихся тут же, в Москве, 27-29 мая 1915 года. По масштабам они вполне сопоставимы с декабрьским восстанием 1905 года. На сей раз погромы имели ярко выраженную антигерманскую подоплеку и были направлены против немецкого засилья в стране. Как известно, эпизод с этими погромами – не совсем простой. Обращают на себя внимание утверждения свидетелей, будто массовые беспорядки были хорошо скоординированы: они начались одновременно в разных частях города и вспыхивали по аналогичной схеме. Правда, все закончилось банальным грабежом всех подряд, а не только немецких предприятий и магазинов. Полиция довольно долго бездействовала и отреагировала на происходящее слишком поздно. Москва полнилась слухами, что местные власти сознательно не препятствуют беспорядкам[1338]. В результате общая сумма причиненного ущерба достигла 70 млн рублей; среди пострадавших 13% являлись коренными русскими, 70,7% – поданными союзных и нейтральных государств, и только 16,3% – подданными неприятельских держав[1339].

По всей видимости вся эта история с погромами действительно не обошлась без участия московских властей[1340]. Подобная напряженность внутри страны была явно не лишней для воплощения тех планов, которые обсуждались на самом верху: на таком фоне становилось совершенно очевидным, каким образом нужно разрядить ситуацию и успокоить общество – пойти навстречу его пожеланиям, заявленным на Земском и Городском съездах. К тому же главнокомандующий Первопрестольной князь Ф.Ф. Юсупов, назначенный на данную специально учрежденную должность в начале мая 1915 года, был креатурой Николая Николаевича. Его показания в ходе следствия сводились к простым объяснениям: мол, провокацией послужило исключительно поведение немцев в городе, а градоначальник А.А. Андрианов не справился со своими обязанностями[1341]. Московский градоначальник лишился должности 4 июня; сняли также и двух его помощников. Однако этим дело не ограничилось: вместо ожидаемого всеми отстранения Ф.Ф. Юсупова 5 июня, в день открытия съездов общественных организаций и Купеческого собрания, было объявлено об отставке Министра внутренних дел Н.А. Маклакова[1342]. Неожиданное решение объяснялось его ответственностью не столько за беспорядки, сколько за произведенный в первых числах июня арест председателя Московского общества фабрикантов и заводчиков – Ю.П. Гужона. Задержание видного представителя буржуазии Москвы вызвало небывалые протесты купеческой элиты, что, несомненно, ускорило уход Н.А. Маклакова[1343].