Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Меньшевик и фронтовик Печерский (93) нанес очередной удар по позициям большевиков, которые на практике показали, что не собираются никому и ни в чём уступать и кому-либо подчиняться: «Если мы, действительно, тот революционный парламент, на который указывал Троцкий и другие товарищи большевики, если то решение, которое мы примем, является решением революционной демократии России, то из этих решений нужно делать соответствующие выводы, и, значит, эти выводы должны быть обязательны для всей демократии, ибо, товарищи, если мы исходим из того положения, что те решения, которые мы здесь принимаем, необязательны, тогда, товарищи, нам незачем было бы собираться, незачем было бы тратить драгоценное время, когда мы нужны в окопах». Оратор обратился к большевикам: считают ли они возможным вносить дезорганизацию в армию, несмотря на решения Съезда? И фактически ответил: лозунги большевиков ведут к разгрому армии. Он призвал к единству революционной воли, не понимая, что эта «воля» и есть средство разрушения армии и военного поражения страны. Просто большевики были последовательны в стремлении нанести вред России, в сравнении с прочей «революционной демократией».

Эсер Никаноров [82]

оказался делегатом от той же армии, что и Крыленко. Он заявил, что Крыленко не трус, но слишком верит в то, о чём думает, отчего теряет доверие солдатской массы. Его полковые резолюции – явно не солдатские. И сам зачитывает резолюции, принятые на дивизионных Съездах, а потом на общекорпусном Съезде, где присутствовало 20 000 солдат (в стенограмме тексты не сохранились, в архивах – тоже). Эти резолюции опровергли всё, что было сказано Крыленко. Также Никаноров опроверг рассказ Крыленко о каком-то революционном энтузиазме в окопах после Февральского переворота. В окопах вопрос о войне всегда превращается в вопрос о мире, и это было ещё до переворота. Революционные настроения на фронте были таковы: «дезорганизующие начала захватили было окопную армию, тогда слишком прямолинейно и слишком примитивно был всей солдатской массой поставлен вопрос о мире: мы устали, изголодались, измотались, мы хотим мира, мы не хотим никого слушать, мы хотим домой». Никакие идейные течения здесь значения не имели. Два месяца братаний и перемирия не дали ничего. Немцы воспользовались этим, чтобы перебросить свои силы на Западный фронт. И поэтому возникла ситуация, которая, по мнению оратора, обещает победное наступление – и это средство достижения мира понято на фронте.

Меньшевик Сухов (134) обращается к большевикам: «по тонкой пленке полусоциалистического большевизма масс уже начинает проявляться лицо хаотического анархизма. Когда вам кажется, что вы ведете массы за собой, то, может быть, как раз дело обстоит наоборот. Вы стремитесь ответить желаниям голодных усталых масс, желаниям вполне естественным, но, поддаваясь этому желанию, вы отступаете от учета всей сложившейся исторической обстановки. Товарищи, вы были социалистами, и теперь вы в значительном большинстве остаетесь ими, вернитесь же на правильный социалистический путь. (Шум. Отдельные возгласы.) Не вернетесь? Ну, ничего не поделать».

В этом предупреждении – зловещий знак будущего, который пока никем не воспринимается всерьез. Все верят, что большевики – просто та часть социалистического движения, о которой можно сказать: в семье не без урода. Их уже презирают, но не гонят. И это – роковая ошибка.

Продолжается полемика между большевиками и Съездом, и новых мыслей всё меньше. От большевиков на трибуну поднимается Зиновьев

.

Его речь любопытна примерами извращения лозунга «без аннексий и контрибуций», который признается воюющими державами, предполагающими, что некоторые аннексии вполне справедливы – например, те, которые освобождают какие-то народы.

Вот остроумный пример Зиновьева: «Вы помните, что первый “освободил” Польшу – никто иной как дядюшка бывшего царя Николай Николаевич. Он издал манифест об освобождении польского народа во имя лозунга освобождения маленьких наций. Тогда Вильгельм и его шайка сказали: что же, мы писать не умеем? И издали манифест, что дают Польше ещё гораздо большую свободу. Их лаврам позавидовал престарелый монарх австрийский, ныне уже упокоившийся. Он сказал: а что же, у нас бумаги нет? – и издал манифест, в котором заявил, что даст Польше самую полную свободу. А когда у нас у власти стали г. г. Милюков с Гучковым, они сказали: да ведь и мы писать умеем. И они издали манифест, в котором сказали: а мы дадим Польше самую наибольшую свободу и ещё кое-что сверх того. Все “освобождают” Польшу, а Польша лежит у ног этих державных разбойников».

В противоположность аннексионистских планов империалистов, у большевиков план состоит в том, чтобы раздать все земли – не империалистам, но сепаратистам. А потом уж империалисты решат, что делать с этими сепаратными режимами, отделившими от России возможно большие территории. Статус-кво для большевиков неприемлем. Земли надо отдать, ибо иначе это и будет продолжением аннексий.