Грани веков (СИ)

— А хоть бы и так! Вона, хахаряшки ейные продам — хоть какую пользу с неё поимеем!

— Это вообще-то мои драгоценности, алё!

Муха вздохнул. — И кому ж ты их тут продавать собрался? Пастухам, иль бабам местным? Может, жемчуг на яйца сменяешь?

Беззубцев катнул желваками.

— Значит, вместе пойдем! — распорядился он. — Нечего тень на плетень наводить! Места тут глухие, стрельцов царских отродясь не бывало. А ежели и нагрянет кто — разве признает в этаком пугале царевну?

Ярослав предусмотрительно потянул Ирину за рукав, увлекая за собой, прежде чем та успела разразиться очередной гневной тирадой.

— Ира! — прошипел он. — Уймись!

— Он назвал меня пугалом!

— Слушай, — Ярослав заглянул ей в глаза, — ты понимаешь, что ты не настоящая царевна? И здесь не дворец?

Ирина глянула на него с вызовом.

— Ты так обо мне, или о себе беспокоишься?

— В смысле? — Ярослав опешил.

— В прямом! — Ирина высвободила рукав. — Ты со своей зацикленностью на этой бабке и её кресте, по ходу, сам уже кукухой едешь! Смотришь этому Беззубцеву своему в рот и готов на цирлах перед ним скакать! Зачем я только, дура, согласилась его из тюрьмы вытаскивать! Сидела бы сейчас во дворце, по крайней мере, в нормальном обществе!

— Ира, — начал ошеломленный Ярослав, но девушка, не дослушав его, резко отвернулась и направилась к Евстафьеву, неловко топтавшемуся в стороне.

— Всё, хватит лясы точить! — Беззубцев повысил голос. — Идем в посад!

***

Деревенька казалась безлюдной — на всем пути к ней им не встретилось ни души, за исключением пастушка на пригорке, присматривавшего за двумя тощими коровенками, пощипывающих редкую зеленую поросль вместе с пожухшими пучками прошлогодней травы.

Паренек вытаращил на них светлые глаза, а когда Муха окликнул его, пытаясь завязать разговор, дал стрекача.

— Дикий какой-то, — пробормотал Ярослав.

— Одичаешь тут, — вздохнул Евстафьев, оглядывая окрестности. — Скотина, вон, совсем ледащая… Да и хозяевам, небось, тоже жрать нечего, особенно сейчас.

— Голодный год был, много народу померло, — согласился подошедший Афоня. Он сощурил единственный глаз, выглядывая что-то вдали. — Никак, пасека…

Действительно, поодаль от домов виднелось несколько десятков грубо сколоченных ульев, среди которых бродил одинокий старик, разбрасывая пучки соломы вокруг.

— Эй, дед! — обратился к нему Беззубцев. — Где тут у вас лошадей купить можно?

Старик поднял взгляд и бессмысленно уставился на него.

— Лошадей, говорю! — Беззубцев приставил ладонь ко рту рупором.

— Пчела, она уход ценит… — пробормотал дед, отворачиваясь и любовно поглаживая стенку улья. — Перезимовали, вот, и слава Богу…

— Э, да они все тут малахольные! — с досадой сплюнул Беззубцев.

— Не рано, дед, ульи на улицу вынес? — вмешался Евстафьев. — Ночи-то холодные еще!

Старик растерянно заморгал, потом стащил с головы драную шапку и прижал её к груди.

— Пчела — она ить уход любит, — пролепетал он, потупившись.

— Оставьте его, Василий Михайлович, — вздохнула Ирина. — Видите — он и так запуган…

— Неладное тут что-то творится, — проговорил Муха, когда они двинулись дальше.

— А ведь раньше народа здесь поболе жило, — заметил Афоня. — Доводилось мне бывать в здешних краях — борть тут знатная была…

— Михалыч, — негромко сказал Ярослав Евстафьеву. — Как думаешь, где мы примерно сейчас находимся?

— А чего тут думать, — отозвался тот. — Из Москвы мы по той же дороге ехали, которой нас туда везли, значит, по Серпуховскому тракту. По лесу шли тоже на юг — считай, километров сорок отмахали. Вот и выходит, что должны быть сейчас где-то в районе Щербинки, а может, и Подольска…

— Подол! — пробормотал Ярослав. — То есть, мы — в Подольске?

— Вполне может быть, — согласился Михалыч. — А что?

— Да так, — Ярослав усмехнулся и покачал головой. — Родной, можно сказать, город… Мать у меня там живет.

— Ну, значит, у тебя есть возможность увидеть родные пенаты в семнадцатом веке, — бросила Ирина.

Ярослав промолчал. У него было странное чувство, словно он действительно вернулся в родные места, вот только ощущения эти были не связаны с жизнью в двадцать первом веке.

Что-то накатывало на него, какие-то разрозненные обрывки воспоминаний крутились в голове, но стоило сосредоточить на них внимание, как они ускользали.

— Кузня! — подал голос шедший впереди Муха.

Приземистая бревенчатая постройка, казалось, вросла в землю давным-давно. Из трубы на крыше валил густой дым, дверь в кузню была распахнута настежь, оттуда доносились звуки ударов молота по железу.

Кузнец, обнаженный до пояса, стоял у наковальни, спиной к дверям. Под мокрой от пота спине с каждым взмахом руки перекатывались мускулы; длинные седые волосы, перехваченные кожаной лентой рассыпались по плечам.

— Отец! — окликнул его Беззубцев. — Бог в помощь!

Кузнец опустил молот и обернулся. Ярослав с удивлением понял, что он был стар, возможно — очень стар.

— Кто здесь? — голос, глухой и слегка надтреснутый, гулко отдавался под закопченным сводом кузни.