Грани жизни

Однажды на участке неожиданно появился Трубкин. Еле кивнув всем, он, загадочно улыбаясь, обошел участок работ и, направляясь к выходу, подошел к большому столу, где раскладывались чертежи и всякого рода записи и документы по прохождению работ. Увидев у стола Петю Мельникова, Трубкин, как-то вильнув всей своей небольшой, полнеющей фигуркой в безукоризненном бежевом костюме, хотел было повернуть назад. Но Петя уже увидел его, круто вздрогнул, выпрямился, как туго натянутая струна, и устремил навстречу Трубкину синий пламень безбоязненно горящего взгляда. Побелевшие, сведенные дрожью губы его, казалось, готовы были яростно разомкнуться, чтобы считанные секунды напряженной тишины взорвали не многие, но громом разящие слова. А Трубкин, будто уже заранее зная их, вдруг быстро подался вправо, ближе к распахнутой двери и в два шага очутился в коридоре.

Гриша, отчаянно вскрикнув, рванулся вперед, словно для прыжка, но его остановил глухой голос Пети:

— Не надо… не стоит…

Матвей, Сева и Миша, потрясенные бурным безмолвием этой краткой встречи, ошеломленно смотрели на Петю.

— Что… что это такое? Зачем он приходил? Почему убежал? — залпом спросил Гриша.

Но внутренний взрыв уже обессилил Петю: опустив плечи и тяжело дыша, он дрожащей рукой вытирал холодный пот на лбу.

— Потом… не могу…

Никто больше не настаивал на ответе. Работа продолжалась.

Только «чибисы» все еще переглядывались, словно предчувствуя будущее торжество: они все поняли по-своему.

«Вот как дело-то оборачивается! — говорили их хитро подмигивающие друг другу взгляды. — Хорошо, что мы Мельникову не верили!.. Вот оно и вышло по-нашему!»

Из проходной они выбежали чуть ли не первыми, бойкие и говорливые, как раздурившиеся мальчишки, чтобы скорее без помех обсудить сегодняшний случай.

— Ка-ак он испугался-то, Мельников Петя! Аж побелел как бумага!.

— А Трубкин, второй зам, только глянул на него— так и говорить с ним не захотел.

— Ох, Сережка, недаром я с самого начала придирался к этому блаженному Мельникову! Смешно мне было над его мечтами… О-ох!.. «Идеал в работе…»— выдумка, хвастовство… Вот мы с тобой не доверили этим выдумкам, хотя и работали, — без работы не проживешь на свете.

— Выходит, Мельников в чем-то проштрафился? А, как по-твоему, Толя? — заметно оробел Сергей.

Брат снисходительно усмехнулся:

— Ясно, проштрафился, много или мало, узнаем потом. А ты не робей, как курица… Нам с тобой ничего плохого не будет: мы ведь не доверяли, а сомнения свои высказывали вслух.

*

Вечером Гриша опять ждал у подъезда Марью Григорьевну.

— Сегодня у нас в цехе появился Трубкин, — взволнованно начал он и так живописал все происшедшее, что Марья Григорьевна не раз хваталась за сердце.

— Пришел, мерзавец, взглянуть на подлое дело рук своих… и выбежал как трусливый пес! — вдруг вырвалось у нее.

— Марья Григорьевна, значит, мы, друзья, верно поняли, что Трубкин сыграл какую-то очень гадкую роль? Так расскажите же нам…

— Гришенька, не могу я сию же минуту тебе всю эту тяжелую историю рассказать, — вздохнула Марья Григорьевна, и Гриша впервые услышал, как умоляюще звучит ее голос. — Петенька до того душевно разбит, что я просто дивлюсь, как он еще может работать и руководить бригадой… Дома же он все молчит… И я молчу. Но эту несчастную историю Трубкин всем разболтает рано или поздно, и больше я молчать не стану, а вы, друзья Пети, скоро все узнаете. Сейчас я почему-то уверена, что недолго ждать, когда все должно проясниться… Сегодня… да прямо вот сейчас, как приду домой, буду говорить с Петей!

Марья Григорьевна увидела сына в той же позе, в какой оставила, уходя из дому: вытянув руки вдоль тонкого, длинного тела, он, закрыв глаза, лежал на кровати. Но мать знала, что он не спит.

— Петенька… сынок… — тихо позвала она. — Встань-ка на минутку…

— Зачем? — спросил он, сумрачно приоткрывая веки.

— Вставай, говорю… Дело есть, — настойчиво повторила Марья Григорьевна.

Мать села в свое старое удобное кресло около круглого стола, за которым всегда работала. Сын, как и в детские годы, когда рассказывал матери о своих школьных делах, сейчас сидел напротив. Марье Григорьевне вдруг вспомнился его звонкий мальчишеский альт, часто прерываемый смехом, его сияющие оживлением глаза. Но вот всего неделя прошла, и ее Петя, неузнаваемый, словно подмененный злой силой, понуро сидел напротив, прикрыв глаза бледной рукой.

Марья Григорьевна без предисловий, как она всегда поступала в решительные минуты, передала сыну все, о чем говорил с ней Гриша Линев.

— А!.. — устало вздохнул Петя. — Опять эти вопросы о моих личных делах!

— Погоди, — остановила Марья Григорьевна. — Твое ли только это дело? Твое ли?

— Я тебя не понимаю, мама.

— Сейчас поймешь. Все эти дни, Петя, одна мысль так и гвоздит у меня в голове!.. Но, признаюсь, не хватало у меня духу сразу тебе ее высказать. Ты вот все говоришь: «Мое, только мое личное». А ведь в действительности было не так.

— То есть как это…

— Ты, сынок, забыл кое-что, очень и очень важное.

— Как забыл? — нервно встрепенулся Петя. — Я все-все помню, что Галина… что она…