Граница дозволенного

Огонь – редкость в моем мире. А тут он резвился, как мог, распространившись по округе. В конце концов я добрался до небольшого плоского куска камня. Он весь обуглился, почернел. Я осторожно наклонился, принюхавшись. В этот момент ветер подул в мою сторону, обдав сильнейшим запахом, от которого в носу закололо, а все четыре глаза защипали даже с закрытым вторым веком. Пришлось подойти с подветренной стороны к черному куску. Он походил на большую пластину чьего-то панциря. Я аккуратно дотронулся до него. И сразу же убрал пальцы. Предмет обжог даже мою грубую кожу. То есть он был горячее, чем песок, чем воздух…

Приближаясь к месту падения, под ногами чаще попадались различные предметы, хаотично разбросанные вокруг. Они интересовали меня меньше, чем несколько воткнутых в песок крупных фрагментов, к которым я продвигался. Ярго же старался сбить меня с ног ветром, поранить постоянным потоком песка в лицо, но второе веко защищало глаза, а грубая, толстая кожа противилась мелким песчинкам. Он проверял мою силу. Но ее почти не осталось. Ноги и руки увязали в песке, старавшемся укрыть мелкие части упавшего камня. Я обходил их стороной, потому что многие все еще горели или источали неприятный запах, кружа ими голову. Или это голод добивал обессилившего эзха?

Пройдя вдоль борозды, оставшейся после знамения, я удивился ее глубине. Оттуда тоже дымило и неприятно пахло, поэтому пришлось ограничиться только быстрым ее осмотром. Показалось, что в борозде свободно уместилось бы двое эзхов в полный рост. Песок медленно стекал с краев вниз, как вода, наполняя борозду неровным слоем наноса.

Первый большой кусок камня навис надо мной неожиданно. Я слишком увлекся осмотром борозды с ее края, то отходя в сторону, то возвращаясь. Как не старался, но ничего интересного в ней не обнаружил. Только огонь длинной дорожкой дрыгался на самом дне, но его постепенно тушил стекавший песок.

Часть камня стояла в земле неровно, наклонившись. Он весь горел и дымился. Наверху виднелись маленькие вспышки на концах тонких отростков, уходивших внутрь камня, то прекращающиеся, то вновь оживающие. Они казались соплеменниками тех точек, что я однажды видел, когда облака на мгновение разошлись передо мной ночью. Вновь возникло ощущение, что Ярго испытывает эзха. Что он хочет? Чтобы избранный им эзх, справился с ношей откровений и принес племени новую благодать? Это огромная честь! В порыве воодушевления, я дотронулся ладонью прямо до этого большого дымящегося куска. Дымил он не просто так, хотя запах от него явно чувствовался меньше, чем от более мелких кусков, не отвращая. Либо я уже привык к нему, так как вокруг и так все дымило и коптилось. Мои пальцы сразу же ощутили боль и жар, но я лишь сильнее прижал их к поверхности. На ощупь грубая и шершавая, как моя кожа, горячая, как… Как нечто неизвестное до этого. Голодный, почти без сил, среди огня и противного запаха, я решил, что выдержу испытание так долго, как смогу. А еще я тут же пообещал, что эти торчащие из песка части развалившегося небесного камня станут местом поклонения новому порядку. Песок не сможет замести их полностью, сколько бы буря не продолжалась. И если я выживу, то среди этих предметов эзхи переродятся. Как и я, сопротивлявшийся желанию убрать обожженную руку от жестокой черноты. Я смотрел на нее в упор, и видел возвышение эзхов над самим Ярго в бледном дыме, исходящем от места контакта с камнем. Зачем же ему это на самом деле?

Руку все-таки пришлось одернуть. Пальцы почернели и, обожженные, причиняли дикую боль. Я же двинулся дальше, оказавшись в самом центре явления. Прижимая пораженную руку к себе. Меня окружали четыре больших части, недавно бывшими одним единством. Две из них торчали из песка, стремясь обратно вверх. Еще две лежали плашмя. Причем одна из частей имела в себе что-то вроде пещеры. Внутри нее ярко горел огонь, сжигавший полость внутри оболочки. Вся земля вокруг то тут, то там горела. Между огней лежали части камня поменьше, чем четыре исполина, по сравнению с которыми я чувствовал себя совсем небольшим.

Захотелось упасть и умереть прямо там. Среди неизведанного, еретического, невозможного. Но мой взгляд наткнулся на белый продолговатый предмет, незамеченный мной издали, а теперь еле проглядываемый в буре. Белый цвет притягивал к себе, как порой притягивали далекие белые зубцы гор, к которым хотелось бежать стремглав. Бежать, чтобы увидеть окрестности свысока, чтобы разузнать, как там живется эзхам. Я осторожно начал подкрадываться к белому предмету, который, несомненно, являлся частью упавшего камня. Возможно, даже выпавший из него. И белый предмет, и камень не подходили моему миру. Но почему-то Ярго отправил их сюда. Они оба казались чужими, невозможными для их создания здесь.