Граница (ЛП)

     Она навела револьвер прямо на голову Леона Кушмана, покрытую густыми каштановыми волосами, и ее палец уже начал нажимать на курок. Сердце ее билось очень быстро. Регина задавалась вопросом, не прикрыть ли лицо второй рукой, потому что ей вовсе не хотелось, чтобы его мозги попали на нее. Нет, нет, решила она. Ей нужно держать револьвер обеими руками.

     Сделай это, сказала она себе.

     Да.

     Сейчас.

     Но как только Регина Джерихо, урожденная Регина Клэнтон, начала прилагать определенную силу, чтобы нажать на курок, небо взорвалось.

     Этот шум не был торжественным голосом Бога, звучавшим во имя спасения Джефферсона Джерихо. Скорее, это был оглушительный взрыв тысячи демонических голосов, вопящих одновременно на грубых незнакомых языках. Этот звук был подобен взрыву Вавилонской башни в аду, переходящему в низкое темное бормотание сумасшедшего в подвале.

     Джефферсон упал со своего кресла, а само кресло развалилось на части. Шум заставил Регину нервно оглянуться по сторонам и узреть огромную красную огненную вспышку в небе на западе на высоте примерно двенадцати тысяч футов над землей. Из центра этой вспышки появился треугольный монстр, окрашенный в черные, коричневые и желтые тона. Размеры его были невероятными! Вглядываясь в это монструозное существо, Регина застыла, ощутив ужас, какого никогда не испытывала прежде — даже когда ее отец-баптист в приступе животной ярости запирал ее в темном чулане, а после отправлялся избивать ее мать пряжкой на ремне. Регина почувствовала, как револьвер вываливается из ее ослабевшей руки и падает на изумрудно-зеленую траву.

     Тогда зазвучал голос Джефферсона — голос человека, на мудрость, опыт и богатство которого опирались тысячи людей. Однако теперь его тон не был тоном наставника и пастыря, нет. Теперь он больше напоминал детское хныканье. Он промямлил:

     — Спаси нас, Боже! — а затем посмотрел в лицо Регины, постепенно переведя взгляд на лежавший на земле револьвер. Джефферсон потянулся к оружию дрожащей рукой, и секундой позже выражение лица вооруженного священника невольно заставило его жену вспомнить о закрытой дверце чулана... и о щелчке замка, который был так похож на щелчок револьвера.

     Теперь, лежа в своей кровати все в том же особняке с видом на чудовищно преобразившийся Новый Эдем, Регина Джерихо прижимала руку ко рту, стараясь подавить крик. Скоро настанет рассвет. Новые боги позволят своим рабам увидеть дневной свет, и свет этот будет напоминать тот, который Джефферсон только что включил в своей ванной. Он будет не слишком ярким и слишком синим... не принесет никакого комфорта или тепла. Но жители Нового Эдема хотя бы были живы, и о них хорошо заботились. Их приняли в мир, где царил новый порядок. И теперь Регина слышала шум воды, бежавшей по раковине, но знала, что вода была другой. Она была чистой и прозрачной, да, но оставляла на коже какую-то маслянистую текстуру, которую невозможно было очистить или стереть полотенцем. Вода бежала, и Джефферсон плескал ею себе в лицо перед тем, как побриться своей электрической бритвой.

     Во время одного из своих откровений он сказал Регине, что Ей понравилось видеть его гладко выбритым, когда он впервые пришел к Ней. После этого Она позвала его, и от этого у него по коже побежали мурашки, в спине началось легкое покалывание, а волосы на затылке встали дыбом. Конечно же, ни у кого другого больше не было этих новомодных электрических бритв. Даже бритвы с единым лезвием — не было. Оставались кухонные ножи, да, но когда Регина однажды в декабре хотела перерезать себе горло, сталь в ее руках превратилась во что-то мягкое и податливое, как резина, и таким «оружием» невозможно было даже отрезать себе мороженого. Стоило вернуть нож в ящик, лезвие снова стало острым.

     — Они наблюдают за нами, — сказал ей тогда Джефферсон. — Постоянно наблюдают. Они не позволят нам причинить себе вред.

     — Но почему? — спросила она, чувствуя, как паника все больше охватывает ее. — Почему?! Чего они от нас хотят?

     — Мы им нравимся, — ответил Джефферсон. — Мы нравимся Ей.

     И затем на его лице показалась ухмылка, которая была лишь призрачной копией его прежнего самоуверенного выражения лица, потому что глаза его выглядели перепуганными, и в них стояло истинное безумие, однако... это все еще была улыбка «рискового игрока», который всегда оказывался на стороне победителя.

     — Ей нравлюсь я, — тихо произнес Джефферсон. — А все остальные и всё остальное для Нее похоже на... муравьиную ферму для ребенка. Мне так кажется. Она просто наблюдает за нами, смотрит, что мы делаем. Муравьи ходят кругами и думают, что движутся к какой-то цели. Думают, что они свободны — что бы это ни значило для муравья. Детка, я думаю, я схожу с ума.

     — Нет, — ответила Регина с огнем ненависти и отвращения в глазах. — Не смей называть меня своей деткой.