Граница миров

Над древним миром.

Офелия рывком села на кровати, сотрясаемая дрожью, в испарине, с криком, застрявшим в горле. Это случалось с ней каждую ночь при пробуждении, с тех пор как она столкнулась со стариком уборщиком из Мемориала. И каждый раз ей требовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями.

Ее снова и снова будоражила память Евлалии Дийё. Даже больше чем будоражила. Она заполняла ее изнутри, звучала в ее плоти и крови, в ее имени, с такой пронзительной ясностью и яркостью, какой Офелия никогда еще не знала.

И пока в голове Офелии рождался вопрос «почему?», она вдруг поняла, что не узнаёт свою кровать. Стоило ей переменить позу, как та начинала странно крениться, качаться с боку на бок. А вокруг валялись какие-то подушки самых разных форм и расцветок. Даже пижама, в которой она спала, ни о чём ей не говорила.

Вдобавок Офелия напрочь забыла, что она ложилась спать в этой комнате, – более того, что она вообще ложилась спать.

Она пошарила вокруг себя в поисках очков, но тут же вспомнила, что у нее их конфисковали. Так же как и перчатки. И, однако, Офелия не прочла во сне ни простыню, ни подушку. Ее прохватила дрожь, когда она провела рукой по этому немому шелку. Пришлось сделать невероятное усилие, чтобы сосредоточиться и оживить хоть какие-то воспоминания, но все они были далекими, слишком смутными, и Офелия не могла истолковать их. Ей больше не удавалось войти в контакт с окружающими предметами – мешали посторонние видения, которые захлестывали ее с головой. Подняв руки, она начала разглядывать их в свете солнечного луча, проскользнувшего между планками жалюзи. Какие они бледные, ее кисти, в сравнении с загорелыми плечами… Казалось, на них надеты перчатки совсем иного вида.

Офелия проложила себе дорогу между подушками. Но едва она спустила ноги с кровати, как опрокинула стопку книг и, собирая их, заметила, что все они лишены текстов и названий. Остальное убранство комнаты было им под стать: на стенах висели пустые рамки и часы без стрелок. Выключатели не зажигали и не гасили лампы под потолком, и те так судорожно мигали, что у нее мутилось в глазах. Радиоприемник, к которому Офелия кинулась, чтобы послушать новости, не снизошел даже до треска.

Что же касается двери, то она была заперта на ключ.

Офелия не могла прочесть почти ни одной вещи, к которой прикасалась в этой комнате. Неужели Центру удалось всего за одну ночь лишить ее семейного свойства? Об этом даже думать было страшно.

– Ну ничего, обойдется!

Она всё равно раскроет здешние тайны, с помощью чтения или без него.

Механизм подъема оконных жалюзи отсутствовал. Офелия приникла к щелке между полосками, но солнце обожгло ей глаза. Другая надежда тоже не оправдалась: в ванной она обнаружила целую коллекцию зеркал, но все они оказались кривыми: Офелия увидела в них свое перекошенное до неузнаваемости лицо. А для того чтобы пройти сквозь зеркало, ей требовалось безупречное отражение.

От этого обилия бесполезных вещей можно было с ума сойти!

Офелия долго колотила по крану над раковиной, пока он не выплюнул толику воды, позволившую ей умыться. Ее сновидение – нет, воспоминание – продолжало грызть ее изнутри. Она испытывала трудноописуемое чувство, нечто среднее между радостью и печалью.

Офелия всмотрелась в лужицу воды, оставшейся в раковине после умывания. В этом прошлом не было никаких следов Другого, никакого намека на чье-то строптивое отражение или на какую-то хотя бы крошечную мысль, словно Он ни к чему еще не был причастен в то время.

Офелии пришлось долго дергать шнур в туалете, чтобы спустить воду. Теперь она по крайней мере выяснила, что Евлалия Дийё, покинув военный сиротский приют, прошла через Наблюдательный центр девиаций. Проект, который она добровольно вызвалась разработать, несомненно, был проектом «Корнукопианизм», упомянутым Генеалогистами, но пока Офелия не обнаружила в ее воспоминаниях никакого Рога изобилия.

А всего лишь подвал и телефонный аппарат.

Щелчок ключа заставил ее обратить близорукий взгляд на дверь, которая торжественно распахнулась перед женским силуэтом. Силуэт напоминал бочку, увенчанную высоченным шиньоном.

– Мама?

Этот возглас вырвался у Офелии невольно, и только миг спустя она поняла, что обозналась. Эта женщина не была ее матерью. Собственно говоря, она и женщиной-то не была. Это был робот.

Из-за ее фартука, на котором было вышито слово «Няня», донесся нечеловеческий голос:

– Доброе утро, darling[44], как мы поспали… хорошо?

Офелии еще не приходилось видеть роботов такого сорта. У няни было настоящее человеческое лицо с вытаращенными глазами, вздернутым носом и ртом, растянутым в неестественно широкую улыбку. Она двигалась как на шарнирах, точно заводная кукла. Ее нарядили в пышное платье и рыжевато-белокурый парик – это и ввело Офелию в заблуждение. После эксперимента с пулей из музея Анимы нетрудно было догадаться, что этот маскарад не случайность: в Центре отлично знали, кто она и откуда явилась. И воспользовались этим, чтобы вывести ее из равновесия.