Граница не знает покоя

Дальше след проходил по кустарнику. Вдруг откуда—то справа донесся, нарушивший лесную тишину, отдаленный гулкий выстрел. Пограничник остановился: «Другие наряды тоже ведут поиск». Он хорошо знал, что сейчас действует вся пограничная застава. Ведет поиск инструктор с собакой, закрыты подступы к границе, перекрыты дороги и тропы в тылу участка. В населенных пунктах, на станции подняты местные жители, Он не один. Все приграничье встало на охрану границы.

Подкатилов поднял карабин и нажал на спуск. Эхо покатилось далеко по лесу. Обломок ветки, срезанный пулей, упал к ногам солдата. И опять тишина.

Пробираясь через кустарник, Иван до крови исцарапал босые ноги, но не до этого было ему в эти тревожные минуты, и вдруг он увидел среди деревьев два темных силуэта. Они недалеко. Сразу легче стало на душе. Еще несколько десятков метров, и он почти рядом.

— Стой! — громкий оклик нарушил тишину.

Лазутчики, как вкопанные, остановились, оглянулись и бросились в разные стороны.

— Стой! — повторился оклик, но на этот раз уже спереди, и из—за кустов выскочили капитан Самборский, сержант Гордеев с собакой и группа пограничников.

Человек в шапке, а за ним и молодой верзила, окруженные с двух сторон, подняли руки вверх.

— Обыскать! — коротко бросил Самборский солдатам и быстро направился к Подкатилову.

Иван хотел было доложить начальнику заставы, но офицер жестом остановил его и крепко, по—отцовски обнял:

— Молодец, Иван Андронович. Вовремя сообщил на заставу. Подоспели мы как раз. Видно, крепко на них ты наседал — видишь — мокрые и отдышаться не могут...

Через некоторое время Подкатилов уже сидел в теплой комнате заставы. Только тут он почувствовал сильную усталость и боль в ногах. Но на душе было радостно...

Проходило окружное совещание отличников. Большой зал, освещенный люстрами, заполнили лучшие люди границы, те, кто неусыпно днем и ночью, в мороз и жару стоит на переднем крае Родины, охраняя покой, счастье, мирный труд советских людей.

Генерал, председательствующий на совещании, объявил:

— Слово предоставляется коммунисту рядовому Ивану Подкатилову.

На трибуну вышел среднего роста, худощавый солдат. На его гимнастерке сияли, переливаясь в солнечном свете люстр, медаль «За отличие в охране государственной границы СССР» и знак «Отличный пограничник». Смущенный, ом стоял на трибуне, а весь зал аплодировал этому скромному, мужественному воину границы, совершившему подвиг в мирные дни. Рассказ свой Иван начал с того, как тяжело он привыкал к пограничной жизни, сколько неудач и ошибок было у него. Но ему помогли командиры и товарищи. Рассказал он и про начальника заставы капитана Самборского, сурового, опытного и чуткого командира, горячо любимого всеми солдатами, и про замполита лейтенанта Иванова, который душевно, по—отечески отнесся к его переживаниям, и про спокойного, медлительного черниговца старшину Шаповала, сумевшего сделать из него настоящего подтянутого солдата. Рассказал он и про своего первого командира сержанта Перемышлина, и про боевого вожака молодежи рядового Чураева...

И все, кого он назвал,— коммунисты. Они указали ему путь к жизни, научили мастерству, и он им благодарен за все это.

О себе же Подкатилов рассказал немного, умолчал. Но что поделаешь — такова уж у него черта характера: скромность. Хорошая черта — черта мужественного защитника границы, солдата—коммуниста.

С.ГЛУШКОВ ЧЕЛОВЕК С АВТОМАТОМ

РАССКАЗ

Короток день в ноябре. Выехали в четыре часа и не успели проехать до перевоза пятнадцать километров, как упала ночь, сразу темная, без сумерек.

Дорога показалась Наташе мучительно долгой не только потому, что лошади медленно плелись по липкой грязи и сильный ветер дул в лицо, сколько от того, что возница был упрямый молчун. За всю дорогу Наташа с трудом сумела узнать, что зовут его Стахом, что ему 65 лет и он сейчас единственный в районе единоличник, который на своих лошадях за бесценок развозит районных товарищей по селам. Да узнала еще Наташа, что восемнадцать лет пробыл Стах в Америке. Только, кажется, неудачно сложилась его судьба: не мог скопить Стах денег на покупку фермы в Калифорнии, а жена, оставшася в Карпатах, не уберегла единственного сына — пятилетний Мирослав умер от воспаления легких.

Вот, наконец, и река. Село на том берегу, куда ехала Наташа, обозначалось лишь мерцанием огней в домах. Наташа с трудом вылезла из повозки. Ноги в коротких резиновых ботиках окоченели. Они казались, чужими, не чувствовали земли. Тепло разливалось медленно, тысячи иголок щекотали пальцы.

Возница, привязав вожжи за передок, пошел к избушке перевозчика, очертания которой были едва заметны и окутавшей берег мгле. Наташа прошла к воде, внимательно осмотрела берег. Лодки не было видно.

Вернулся Стах.

— Нет лодочника,— сообщил он,— переехал на ту сторону. Вы уж оставайтесь здесь, коли у вас нужда большая, а мне в район надо, утром пана адвоката на станцию повезу.

— Где же я останусь? — спросила девушка.