Граница в огне

Многого я не знаю, а выдумывать биографии живших на самом деле людей, которых я называю здесь подлинными именами, я не хочу, чтобы неосторожным домыслом не оскорбить память героев, встретивших фашистов на самых передовых рубежах Великой Отечественной войны.

С первого артиллерийского залпа эти советские люди поняли своим горячим сердцем огромную опасность, нависшую над Родиной, и вели себя так, как впоследствии панфиловцы под Москвой, как защитники Севастополя, Одессы, Сталинграда.

* * *

Поля уже щетинились колючей, низко подстриженной соломой. Была осень 1947 года. Наша машина мчалась по тому самому большаку, по которому некогда вез арестованных женщин тринадцатой заставы из Стенятина в Сокаль украинский националист Иван Кней.

— Вот здесь он ударил меня прикладом, — вспоминала сидящая рядом со мной в машине Евдокия Гласова, народный заседатель суда в Сокале. Около нее сидела русая, с туго заплетенными косичками Люба, школьница одной из семилеток Сокаля. Напротив — Евдокия Погорелова.

Вскоре машина миновала широкое убранное поле с высокой копной обмолоченной соломы. Рядом, на открытом полевом току, попыхивал черный локомобиль, соединенный ремнем с запыленной молотилкой. Возле молотилки в тучах пыли, быстро уносимой ветром, суетились сельские девчата с лицами, прикрытыми от солнца белыми хустками.

Когда-нибудь историк Сокальщины, рассказывая об этой осени 1947 года, вспомнит, что не только в Скоморохах, но и во всех пограничных селах в этот год возродились уничтоженные фашистами колхозы. Если же историк будет интересоваться судьбами людей, которые вновь поднимали колхозы к жизни, он расскажет и о славной семье Баштыков, первых колхозников Скоморох. Он расскажет, как все взрослые члены этой семьи, некогда спасшие женщин тринадцатой заставы, после сбора урожая вступили в Коммунистическую партию.

* * *

…Евдокия Погорелова, следя с машины за молотьбой на колхозном току, сокрушенно говорила:

— Одна у них молотилка только. А сколько разных машин здесь было до войны! Какой сильный колхоз был!

— Ничего, Дуся. Лиха беда — начало! — откликнулась Гласова. — Урожай соберут — богаче станут. Война-то какая прошла! Всего сразу не напасешься.

Гласова внимательно следила за молотьбой, но глаза ее часто обращались палево, туда, где ближе к границе краснела на холме груда кирпичных развалин, — все, что осталось от тринадцатой заставы.

Я понял ее желание побывать во дворе родной заставы и, хотя заезжал туда не раз, показал шоферу направление.

…Машина круто поворачивает к фольварку, сгибает вишенку с последними исклеванными ягодами и, шурша покрышками колес, останавливается около развалин.

Еще больше заросли за лето бурьяном и крапивой окопы. Груда развалин виднеется среди зелени на том самом месте, где некогда высился командирский домик, в котором родился Толя Лопатин. В ту осень 1947 года он с братишкой жил далеко от Буга, в городе Коврове, где работала на экскаваторном заводе Анфиса Лопатина. Сыновья лейтенанта Лопатина прислали мне тогда из Коврова письмо, в котором писали:

«Мы вырастем большие и будем защищать свою любимую Родину, как защищал наш дорогой и любимый папочка. Я учусь в третьем классе, а Толя в первом классе. Учимся хорошо…

Лопатин Вячеслав Алексеевич,

Лопатин Анатолий».

Рабочие экскаваторного завода в Коврове свято чтут память своего боевого друга и воспитанника. Владимирская областная газета «Призыв», узнав о подвиге своего земляка, сообщила:

«Алексей Лопатин принимал участие в изготовлении первых отечественных экскаваторов и отдавал этой работе все свои силы. Он готовил детали для монтажа стрелы. Портрет молодого слесаря был вывешен на Доске почета в ряду лучших людей предприятия.

Мастер цеха металлоконструкций Алексей Ермаков так отзывается о нем:

— Алексей Лопатин был неутомимым искателем нового, талантливым рабочим. Он всегда стремился вперед и к лучшему…

У слесарных тисков Алексея Лопатина вывешена сейчас мемориальная доска».

…Давно провалились земляные накаты в блокгаузах, расположенных по углам двора. Ручейки дождевой воды сгладили некогда ровные очертания брустверов. Крыльцо, с которого глядел вслед уходящим женщинам лейтенант Алексей Лопатин, завалено обломками стен. Взрыв мины разметал их и свалил последний наблюдательный пункт пограничников — задымленную трубу. Лишь гладкие, облицованные цементом перила крыльца указывают нам место прощания женщин заставы с ее последними защитниками.