Граница в огне

На правах хозяина начальник заставы принимает от Маруси Карпяк бутылку яблочной наливки домашнего изготовления. По здешнему обычаю он наливает себе первую чарку и, желая всем здоровья, выпивает ее одним махом.

Чарка обходит по кругу. Все меньше и меньше остается на тарелках пунцовых крупно порезанных помидоров с луком и с перцем, залитых уксусом, исчезает сало еще от «прошлогоднего кабанчика». Наконец, старая Карпяк торжественно вносит со двора глубокую миску. Она ставит ее перед Гласовой, и та, поглядев в миску, восклицает:

— Лапша! На молоке! Как тогда! — И, обернувшись к Марусе, говорит — Так вот чего вы шептались там, в сторонке?

— Чула от дивчат, що то ваше любимое блюдо, — говорит Карпяк. — Кушайте, прошу! То из повой муки лапша приготовлена.

— Дело не в лапше, а в том, что за люди ее готовили! — говорит Гласова.

— Как тогда! — повторяет вслух слова Гласовой Погорелова. — Неужели мы пережили уже это время? Неужели вечером не надо отмечаться нам с тобой, Дуся, у Гукайла?

Лейтенант-пограничник улыбается при этих словах. Он, офицер армии, отменившей все фашистские регистрации на землях, освобожденных ее воинами, уже одним своим внешним видом возвращает женщин тринадцатой заставы в пашу сегодняшнюю советскую действительность.

Его золоченые погоны с зелеными просветами, боевые ордена на выцветшей гимнастерке как бы говорят: «Да, это нерушимая правда! Советская власть возвратилась навсегда на эту древнюю землю!»

Из окна хаты Карпяков мне хорошо видно Забужье. Там, за линией Западного Буга, за бело-красными столбами Польской республики также виднеются широкие массивы обобществленных польским правительством земель графов Дзедушицких и Потоцких. И там к владению ими пришли давние знакомые Баштыков, Карпяков и других колхозников — польские батраки, рабочие, крестьянская беднота.

Поговорите с любым из колхозников Скоморох — они не налюбуются, как споро и дружно работают их польские братья за Бугом.

Ветер доносит в Скоморохи не только звон колокола, начинающего новые трудовые дни и дающего знать о перерывах на обед, но и постоянный, неумолкающий гул тракторов. Польские труженики обрабатывают тракторами более 700 десятин бывшей графской земли. С нашего, советского берега видно, как усаживаются трактористы за баранки рулей, как выходят на поля ведомые ими машины.

Когда тракторы поворачиваются радиаторами к советскому берегу, острые лучи зажженных фар достигают улиц Скоморох.

Десятилетие назад, когда Юлиане Баштык или Никите Пеньковскому доводилось проходить мимо сверкающих огнями венецианских окон палаца Дзедушицких в селе Паторица, они поеживались от страха, вынужденные глубоко скрывать негодование на знатных тунеядцев, обосновавшихся здесь.

Теперь же, при виде света тракторов, что пашут ночами на сопредельной стороне бывшую графскую землю, на душе у скоморошан становится легко и радостно.

После обеда лейтенант говорит мне:

— Прошлое тринадцатой заставы вы уже знаете. А известно ли вам, как по боевой эстафете принимали от пограничников их воинскую доблесть регулярные войска Советской Армии здесь же над Бугом? Я могу показать вам на моем участке то, что вас, несомненно, должно заинтересовать.

…Машина мчится узенькими проселочными шляхами через поля к Равщине. Метелки дозревающих овсов бьют по крыльям машины. Вечереет, и солнце спускается к польскому селу Бояничи.

— Здесь остановимся, — говорит лейтенант и, как только шофер затормозил машину, первым, словно с коня, спрыгивает на землю.

Мы проходим по двору на окраину маленького хуторка, даже не обозначенного на многих картах, и шагаем межой к какой-то черной отвесной стене. Она выглядывает, слегка приподымаясь над полями, из огромной глиняной воронки. Уже совсем вблизи мы узнаем одну из долговременных огневых точек, выстроенных здесь перед самой войной.

Железобетонные незамаскированные ее стены будто забрызганы смолой. По этим пятнам застывшего термита угадываются прямые попадания термитных снарядов. Фашисты думали накалить ими железобетон и с помощью высокой температуры выгнать наружу защитников дота.

Какая судьба постигла воинов, оборонявшихся в этом не законченном еще постройкой укреплении?

Словно угадывая мои мысли, лейтенант-пограничник говорит:

— Как только мы пришли к Бугу осенью 1944 года, я стал выяснять у крестьян историю этого дота. Его строили здесь не военно-инженерные войска, а крестьяне окрестных сел. Видите, им оставалось еще немного: засыпать его отовсюду землей да замаскировать под окружающую местность.

На хуторе располагались регулярные войска, или, как здесь их называли в отличие от пограничников, «рококовцы». Жили они по хатам, а когда началась война, командир, по званию капитан, собрал их и привел сюда. Захлопнули они за собой вот эту дверь броневую и оборонялись здесь три недели. Вы подумайте только — три недели! Чем питались они все это время — ума не приложу?! Раз точка еще не была закончена, то и запасов продовольствия, наверное, не было?