Граница. Выпуск 3

— Два моих спутника, которых я просвещал в вопросах истории, хотя сам не бог весть какой знаток ее, — ребята честные. Мои земляки, оба из Эссена. Оба на митинге забрасывали тухлыми яйцами реваншиста, одного из нацистских молодчиков, за что отсидели под замком. Ситуация у нас, в Федеративной республике, острая. Ратификация договора встречает сопротивление.

«Если бы он поменьше тратил слов! Я же читаю газеты, — мысленно напоминает Калистратов. — У нас даже школьники знают, какая острая у вас ситуация».

— Что касается Хайни…

Курт понижает голос, потому что Белоусов приблизился, расстояние до него — три окна.

— Этот господин из Англии знает немецкий и русский. Он заявил об этом не без гордости. Соприкасался с советскими военными в Берлине, сразу после войны.

Так что же насчет Хайни?

— О Хайни я могу судить лишь по отзывам. Отзывы хорошие, иначе он не был бы в нашей делегации. Он из Штутгарта, служит в страховой компании. Мое общение с ним слишком кратковременно…

Лоб Курта бороздят складки. Сомневаться в чем-либо он не любит, незнание ему тягостно.

— Отзывы не всегда отражают действительность. Даже у вас, вероятно, в отдельных случаях…

— Да, да, — кивает майор.

— Я мог установить, — льется плавная профессорская речь Курта, — политическую наивность Хайни в ряде проблем. Например, он полагает, что победу над Гитлером одержала русская зима. Начитался ерунды. Средства массового воздействия у реакции огромные, колоссальные…

«Короче, короче!» — мысленно просит Калистратов. Но время не пропадает зря, Курт вводит в обстановку. И при этом сам становится понятнее. Не разобравшись, что он за человек — глава делегации, — трудно избрать подходящую тактику.

Курт порывается командовать. Он хочет разбудить Хайни немедленно. Пусть откроет чемодан!

— Извините, — удерживает его майор. — Предоставим таможне, они специалисты.

— А, понимаю, понимаю, товарищ.

Теперь — товарищ… Ради этого стоило потратить лишние три-четыре минуты. Стремление помочь, судя по всему, искреннее. Это очень дорого — стремление помочь.

Сержант Арабей — он сегодня как никогда быстр, подтянут — ловит слова майора, исчезает, возвращается следом за таможенником. Калистратов идет им навстречу.

— Царские золотые, — тихо сообщает инспектор, переводя дух. — В мыльнице…

— Займитесь, Арсений Захарович, — говорит майор, не дослушав. Не до того сейчас. После, после про золотые. После он с удовольствием узнает все подробности.

Арсений Захарович сейчас не похож на того постоянного партнера, с которым майор полчаса назад забивал «козла». Это совсем другой Арсений Захарович, не такой толстый, не такой медлительный, как будто помолодевший. Он несколько удивлен, — с какой стати досматривать снова, что произошло? Майор коротко объясняет.

Хайни не сразу разжимает веки. Капризно скулит со сна, жалуется.

— Листовки? Какие листовки?

Встает — тощий, тонконогий, в тугих обшарпанных джинсах, — ищет свои вещи. Снимает чемодан в полосатом чехле, роняет на постель.

— Какие? — твердит он. — Какие листовки?

В чемодане ералаш. Зубная щетка, банка с растворимым кофе, носки, смятый галстук — все вперемешку.

— Спит ребенок, — бросил один из бородачей.

«Или притворяется», — подумал Калистратов. Хайни ему не понравился. Казалось, ковбой на джинсах, смеющийся во весь рот ковбой из Техаса подтверждал подозрения. И крикливый галстук с русалками. А в банке «Нескафе», в такой же точно, в прошлом году нашли антисоветскую книжонку. Хайни почти опустошил банку, в ней ничего нет, кроме щепотки кофе, и все-таки Калистратову противно смотреть на красно-коричневую этикетку.

Но листовок нет. Арсений Захарович вынимает вещи, одну за другой. Листовок нет.

Крышка чемодана откинута. Что-то оттягивает чехол книзу. Впечатление едва заметное, доступное лишь натренированному глазу. Выпуклость ничтожная. Возможно, под полотном ничего нет, но…

Пачка тоненькая, легкая. Она почти вся умещается на широкой ладони Арсения Захаровича. Похоже, Хайни держал листовки в другом, более укромном месте, потом спрятал под чехол. После того как снабдил бельгийца и, возможно, еще кого-нибудь…

— Проклятие! — взрывается Курт. Теперь нет и следа флегмы, кулаки сжаты. Вот-вот двинет наотмашь Хайни. Бородачи сурово притихли.

Арсений Захарович выпрямился, поправил редкие волосы, примял.

— Мой чемодан, — гудит Курт. — Вот, пожалуйста.

Он оглядывается на майора. Но Арсений Захарович настолько понимает по-немецки.

У Курта нет листовок. У бородачей нет. Арсений Захарович перешел в другое купе. Курт наступает на Хайни:

— Откуда у тебя? Отвечай!

Хайни растерян. Он остолбенело мнет листовки. Одно из двух — превосходный актер или…

— Давай-ка без фокусов!

Это один из бородачей. Хайни пятится к двери. Он испуган, хотя можно подумать, еще не вполне усвоил, что произошло.

— Ребята, клянусь вам…

Он понятия не имеет, откуда это. Антисоветские листовки? Первый раз видит. Шутят ребята, разыгрывают? Хайни выдавливает смешок.

«Небось его уже разыгрывали, — думает Калистратов. — Сколько ему лет? Не больше двадцати. Небось самый младший. Если он не врет, тогда…»