Граница. Выпуск 3

— Здесь советский офицер, — говорит Курт. — Майор советской пограничной стражи. Он вовсе не расположен шутить. У него нет никакой охоты, не так ли, товарищ?

Хайни оборачивается к майору, ощупывает его глазами с головы до ремня, до кобуры с пистолетом. Надо быть очень талантливым, опытным актером, чтобы так отработать пантомиму.

Но мало ли блестящих юных актеров!

Остановив блуждающий взгляд на ботинках майора, Хайни словно убедился — перед ним действительно советский пограничник. И протянул просяще:

— Я не читаю по-русски.

— Простачка ломаешь! — взрывается Курт, и, кажется, от его баса, а не от тряски поезда вздрагивают оконные стекла.

Верно ли, что Хайни вчера вечером ушел в вагон-ресторан позднее всех? Что он, пока Клотильда сидела с бельгийцем, был в своем купе, выходил в коридор?

Спрашивает майор, а Курт повторяет вопросы, почти не меняя слов, только громко, как бы для пущей вразумительности.

Хайни понял, почему его считают виноватым. Он сжимает тонкие, жесткие губы, крепко сжимает, они почти исчезли, лицо рассечено длинной злой трещиной.

— Ну и что? Я еще взрывчатку везу. Атомную бомбу везу.

Обиделся или разыгрывает обиду…

— Не глупи! — цыкнул Курт. — Ты, стало быть, не отрицаешь, что ушел после всех…

Юнец вздернул подбородок, вытянул шею, будто силясь взглянуть на Курта сверху вниз.

— Не отрицаю.

— Отлично. Тогда ответь…

Вместо ответа — что-то вроде икоты. Нервный смешок, задушенный, застрявший в горле.

— Ты онемел, что ли?

— Молчит!

— Попался, вот и молчит.

Зашумели со всех сторон. А Курт придвинулся к майору и гудит в самое ухо, будто бьет в набат:

— Позор! Позор для всех нас!

И Калистратов готов согласиться — попался негодяй! И через минуту проверяет себя. Что это, самостоятельный вывод или он поддается атмосфере судилища, приговора, повисшего в воздухе над Хайни?

Курт спрашивает, зычно, чтобы слышали все, как принято поступать с такими, как Хайни, по закону? Ибо это, вероятно, не первый казус?

— Не первый, — говорит Калистратов.

— Тюрьма, — роняет кто-то.

— Нет, тюрьма не грозит. Зачеркиваем визу таким гостям и отправляем обратно.

Хайни вздрогнул. Порывается что-то сказать? Нет, ни звука. Упорство виновного, пойманного или…

— Справедливо, — откликается Курт и обводит глазами своих подопечных, приглашает в свидетели.

Ясно же, почему немцы безоговорочно, единодушно против Хайни. Перед ними листовки. Непреложный факт. И советский пограничник. Факт досмотра, завершившегося очевидным успехом. Им неведомо, чем руководствовался пограничник.

Они верят ему…

За окном мчатся хороводы сосен и елей, строятся в шеренгу мачты высоковольтной передачи и отбегают. Ринулись в лес, будто по команде «разойдись!». Любая деталь пейзажа для Калистратова олицетворяет время, указывает положение часовой стрелки.

Пора решать!..

Проще всего высадить Хайни на ближайшей остановке, зачеркнуть ему советскую визу, посадить в первый же поезд, направляющийся за границу. Основания, если подходить формально, для этого есть. И немецкие друзья не станут возражать, наоборот, поддержат.

Но для этого нужна стопроцентная уверенность. А такой, как ни прикидывай, нет.

Замять инцидент, признать вину Хайни недоказанной — тоже не выход. Он не просто Хайни, он член делегации.

— Подождите, друзья…

Дверь купе открыта. Всунулись физиономии — прыщавый парень и девушка, по-милому угловатая — острые скулы, острый подбородок. Брови, нарисованные и без того высоко, лезут вверх.

— Дело тут сложнее, — продолжает майор. — Провокация. Вражеская вылазка против вас.

Он рассуждает вслух. Тут друзья, союзники, скрывать ему нечего. Разобраться надо сообща.

— Мы нашли листовки вон там, в ящичках, среди брошюр. И в уборной, в потайном месте… — майор запнулся, так как не сумел перевести слово «обрешетка». — Там злоумышленнику нужен был ключ, служебный ключ. Купить его нигде нельзя.

— Ах, так! — протянул Курт. Его рука легла на колено Хайни.

— Тряхни его, Курт! — крикнул кто-то. — Где он достал ключ?

Другой голос, тоже из коридора, едко:

— Там же, где листовки.

Курт, надавливая на колено Хайни:

— Тебя касается.

— Молчит, паршивец!

— Оттого он и не спал ночью, — дернулся бородач, сидевший рядом с Калистратовым, самый бойкий из двух. Борода жиденькая, расхлыстанная, и волосы всклокочены, видать забияка-парень.

— Зубы болели! — выпалил Хайни. — Оттого и не спал.

Заговорил наконец…

— Зубы? — переспросил Курт. — Ты не жаловался.

Опять молчит. Мальчишка с норовом. Такой из озорства способен на многое. Даже взять чужую вину на себя.

— Обыскать его, — требует сосед-бородач.

Чересчур разгорелись страсти вокруг Хайни. Надо унять. Личный досмотр — потом, на станции. Тут с вещами бы успеть управиться. Арсению Захаровичу, слышно, явилась подмога — еще два инспектора. Дело пойдет быстрее.

— Обыщем, если понадобится, — говорит майор.

Да, если понадобится. Ведь, может статься, Хайни — жертва провокации. Есть ключ или нет ключа… Наверняка нет, отпала в нем необходимость, выброшен. Вряд ли у кого из пассажиров найдется ключ. А если провокатор действовал, то где он? Может, сошел с поезда еще ночью или рано утром, не доехав до границы…