Граница. Выпуск 3

Третьеразрядного шпика не полагалось посвящать в замыслы начальства.

Шеф спросил, сколько времени провел Зидлер на вокзале, заметили ли его делегаты. Зидлер клялся, что не заметили.

Беседа была недолгой. Шеф сделал пометки, а отпустив агента, отстукал данные на пишущей машинке и вложил листок в папку.

Фрейлейн Пренцлау была бы безмерно поражена, если бы знала, что в бюро Вильца хранится ее подробнейшая биография, а также отзывы о ее характере, общественной деятельности, о знакомствах с мужчинами и с женщинами. Несомненно, многие молодые люди, ухаживавшие за Клотильдой, — если не все — представлены в характеристиках, снабженных фотографиями.

Такой же чести удостоены и ее друзья, члены делегации. Бюро Вильца поставило целью составить досье на каждого «красного», на каждого противника реваншизма.

Не обойден вниманием и Каспар Бринкер, хотя он иностранец. Он учился некоторое время в Боннском университете и участвовал в студенческих волнениях, раза два вместе с Клотильдой. Последний раз группа маоистов громила витрины универмага. Бринкер оказал сопротивление полиции и, чтобы не угодить за решетку, бежал.

В следующую зиму Бринкер учился в Лейдене и выпал из поля зрения агентуры Вильца. Досье, постепенно набухавшее, остановилось в росте. А недавно снова пополнилось…

На стол шефа в замке Вильца снова легли рядом два досье — на Каспара Бринкера и на Клотильду Пренцлау.

* * *

— Девчонка, глупая девчонка, — ворчит Калистратов, спеша из вагона в вагон, рассекая острые, ледяные сквозняки, отдирая присохшие двери.

В действительности, он злится на время, убегающее с дьявольской скоростью.

Только что он листал билеты, читал даты, номера плацкартных мест, названия станций. Клотильда начала путь в Кельне, покинула экспресс в Варшаве, проделала маршрут вместе со всеми. А билет бельгийца сравнительно свеженький. А номера вагона и полки проставлены пять дней назад в одной из северных столиц, где был слет сторонников мира. Да, Бринкер присоединился к Клотильде именно там.

Хотел сесть в тот же вагон… Должно быть, эта фраза Мицци Шмаль заставила майора изучить билет Бринкера особенно пристально.

Обнаружилась одна деталь…

Возможно, пустяк, описка кассирши…

Надо проверить. Уточнить все передвижения Бринкера.

Возникали еще вопросы к бельгийцу, теснились в уме, сплетались. Бринкер стал необходим срочно. И, как никогда, майора поджимает время.

Он настроен ворваться к Бринкеру, атаковать с ходу. И если догадка верна…

Получилось не так, как хотелось Калистратову. Минуту-две он ждал в коридоре, вход в купе Бринкера загораживала толстуха Анна Васильевна, агроинспектор. Не обрывать же ее на полуслове: вдруг банальный этот разговор по поводу апельсинов, как и билет Бринкера, натолкнет на что-то.

Анна Васильевна углядела у бельгийца пакет с апельсинами и предложила съесть. Теперь она вернулась и вся колыхалась от огорчения. Три апельсина остались.

— Средиземноморская муха, — твердит Анна Васильевна.

— Муха, понимаю, — покорно откликается Бринкер. Он стоит перед дамой, стоит в позе вежливого внимания, наклонив голову набок, будто напрягая слух.

Непонятно ему одно — какая здесь опасность от мухи? Допустим, она угнездилась в этих апельсинах. Но ведь на севере апельсины не растут.

— Муха жрет все, ферштеен? — терпеливо и с удовольствием разъясняет Анна Васильевна. — Яблоки, разные фрукты, овощи…

— Жрет, — прилежно вторит Бринкер.

Обычно беседы Анны Васильевны с пассажирами возбуждали у Калистратова аппетит. Его тоже тянуло к овощам и фруктам. Как муху.

Бринкер вручает апельсины инспектору, та возвращает их.

— Ску-шай-те. До остановки, поняли?

Но Бринкер съел с утра чуть ли не килограмм. Больше не хочется. Он угощает инспектора.

— Нет, нет, что вы!

— Заканчивайте, Анна Васильевна, — вмешивается майор.

От нее не избавишься сразу.

— Тогда я их уничтожу. Уни-чтожу.

Уничтожать ей жаль. В другое время майор посочувствовал бы. В самом деле, жаль убивать химикалиями отличные плоды.

Майор собирался, не говоря ни слова, показать Бринкеру его билет. И затем спросить… Но что-то мешает. Элемент внезапности утрачен. Это неприятное ощущение, оно снижает уверенность, заставляет менять тактику.

Бринкер держит апельсины. Свои три недоеденных апельсина, не допущенных к нам из-за средиземноморской мухи и прочего гнуса. Мог бы сделать шаг, бросить апельсины на постель… Внешне невозмутим, но все же, возможно, второй визит пограничника его встревожил.

— Мы нашли листовки, господин Бринкер, — начинает майор, — у того молодого немца. Знаете где? Под чехлом чемодана.

Новость радует бельгийца. Однако умеренно радует. Бурного ликования незаметно. Впрочем, ему, может быть, и несвойственны бурные проявления чувств.

— Не только у Хайни, — продолжает майор. — У других тоже… Дело серьезное, господин Бринкер.

— Да, да. Совершенно верно.

Он все в той же позе, с апельсинами, как перед Анной Васильевной. Выставил их вперед. При встряске вагона тычет апельсинами в Калистратова.

— Кстати, какого вы мнения о Клотильде Пренцлау?

Секундная заминка.

— О, она большой милитант… Значится, большой активист.

— Вы давно знакомы?