Граница. Выпуск 3

Ничка оказалась аккуратным чистеньким поселком. Вокруг домов курчавились молодые сады — люди здесь поселились всерьез и надолго. А потом был катер на подводных крыльях и полет по каналу меж высоких, поросших камышом берегов.

Именно полет, иначе не назовешь — сто пятьдесят километров проскочили за два с половиной часа.

В аккуратном, прохладном домике полевой гостиницы «Каракумгидростроя» Никиту и Таню встретили, как некогда утерянных и вновь счастливо обретенных близких родственников. Смотритель гостиницы, крепкий, с пожизненным загаром и веселыми глазами старик балагур, развил такую бурную деятельность, что Никита и Таня только смущенно и счастливо переглядывались.

Пока они плескались в теплой воде канала, поспела уха. Разомлевшие после еды, они блаженно растянулись на тончайшем песке у самого берега и молчали. Слишком много впечатлений принес этот прекрасный день.

А потом был вечер, и низкие мохнатые звезды над головой, и душистый костер из саксаула, и шашлык из молоденького козленка. И разговоры… разговоры… Неторопливые, без суеты, тихими, будто боявшимися нарушить первозданность окружающего мира, голосами.

И был покой. И нежность.

Наверное, такое и называется счастьем.

Но этот вечер был последним вечером покоя, потому что утром следующего дня Таня показала Никите письмо. Написано оно было аккуратным почерком и довольно грамотно.

«Скажи своему мужу, цепному псу и ищейке, пусть скорей уезжает с границы. Иначе умирать будет плохой смертью».

И все.

* * *

Заложило уши — самолет шел на посадку.

«No smoking»[7] — зажглось на табло.

— Не буду, — сказал Никита.

«Одного не могу понять, зачем они написали эту записку? Ведь не получи я ее, и, вполне вероятно, не стал бы больше проводить свои бесплодные опыты с Аннаниязовым. Зачем? У меня не было никаких улик, ничего, кроме интуиции…

Это я́ знаю. А они? Они откуда это знали?

Я дважды смешал им карты, и, потом, они понимали, что рано или поздно те ящики, которые уплыли из их рук, попадут в магазин. Кто-нибудь купит урюк, и все раскроется, начнется следствие…

Но пока суд да дело, система могла еще сработать не раз. А я мешал. И они несли огромные убытки.

Нет, рассчитали они все правильно, логично, по крайней мере.

А вдруг струшу?!

И я ведь чувствовал, что это всерьез, и Таня чувствовала…

Даже мысли не возникло, что это шутка.

Почему?

А черт его знает. Для шутки слишком уж угловато все проделано».

Так сказал тот майор, прочитав принесенную Никитой записку и подробно расспросив его.

Сволочи!

Никита скрипнул зубами и почувствовал, что на него смотрят. Он вскинул глаза. Стюардесса. Та самая.

Она невольно отшатнулась — столько ненависти было в глазах Никиты.

Лицо ее растерянно и как-то жалко исказилось, Никите показалось, что она сейчас заплачет.

— За что? — прошептала девушка.

Никита опомнился, вскочил, взял ее за руку.

— Я напугал вас? Я просто думал, вспоминал… — забормотал он. — Простите.

— Я понимаю… Теперь понимаю. А я думала… — Она вымученно улыбнулась. — Сейчас посадка. Вы ничего не ешьте, пожалуйста, в аэропорту, не перебивайте аппетит. После Харькова будет обед.

Она осторожно высвободила руку и ушла.

Некоторое время он глядел ей вслед. Никита понимал: девушка явно выделяет его, это не тешило самолюбия, не давало радости — проходило мимо души.

«Любопытно ей, — рассеянно подумал Никита и тут же забыл о стюардессе. — О чем же я?.. Ах, да! Канал. Письмо…»

В тот день на берегу Каракумского канала Никита узнал еще одну новость: Таня была беременна. Уже два месяца. Молчала, хотела удостовериться, теперь знала точно.

Услышав об этом, Никита некоторое время недоверчиво глядел на Таню, потом тихо встал, подошел к ней, взял на руки и понес вдоль воды. Он шел и шептал довольно нелепые слова:

— А я, дурак, тебя на вертолете потащил! Обратно только на машине, только на машине! Никаких теперь вертолетов!

Таня смеялась, откидывая голову, и горло ее — такое нежное, хрупкое — вздрагивало.

— А назовем мы его Константином, Костиком! — шептал Никита.

— А может быть, Прохором, Прошкой? — спрашивала Таня.

— Прошкой? Прекрасно! Можно и Прошкой!

* * *

Караван прикатил по первой пороше. Внизу было еще тепло, а в горы уже пришла зима.

Караван был последним в этом году. Скоро снег занесет перевал, мороз покроет льдом крутые виражи дороги, и только бесстрашный «газик» с двумя ведущими осями, обутый поверх покрышек в цепи, сможет осторожно преодолевать коварный серпантин.

Последний караван привел Яя.

На этот раз он вел себя необычно. Ни тени угодливости, суетливости, подобострастия. Тощий, жилистый, с приплюснутой змеиной головкой и сухими петушиными ногами, обтянутыми клетчатыми брючками, он был надменен и неразговорчив. И на этот раз он помогал сгружать ящики, но делал это неторопливо и даже важно.

А Никита ходил за ним следом и помечал его ящики. Незаметно, в то время, когда Яя выходил из склада. Но последний ящик он пометил демонстративно, на виду у караван-баши.

Надо было видеть, как позеленел Яя!