Границы памяти

Один ребёнок подпрыгнул и на секунду завис над крыльцом. Мама тут же ловко поймала его за руку, спустила на землю и отругала. Фред подумал, что спит, или что его обманывает зрение, но через минуту девочка лет четырнадцати покружилась вокруг своей оси и, к изумлению Фреда, плавно, как невесомая, взлетела на высоту человеческого роста. Она была чем-то похожа того на мальчика, что завис над крыльцом. Наверное, старшая сестра. Своим прыжком она, как бы, дразнила младшего брата, ведь ему не позволяли делать то, что она уже могла. Девочка приземлилась на носочки, и развела руки. Мать подбежала к ней и заботливо потрогала её щёки.

В воздухе появился светящийся огонёк, похожий на негаснущий сполох от костра. Он завис на высоте пары метров над мостовой и медленно поплыл, наполняя улицы золотистым светом. За ним вспыхнул и пустился в плавание другой. Молодая пара запускала огоньки из полосатой трубки, напоминавшей хлопушку. Не только пара занималась подобным — множество людей выстреливали из трубочек летающие огоньки, и те зависали в воздухе, взлетая высоко над крышами, или оседая у самой земли. Каждый получался своего цвета, веса и яркости, и вот уже вся улица была усыпана блеском маленьких звёздочек. Особенно они нравились детям, и те смело брали их в руки, не обжигаясь. Правда, огоньки тут же гасли, превращаясь в маленькие угольки, пачкающие пальцы.

Когда Фред, как всегда, сопровождаемый служителями, проходил по улицам, толпа расступалась. Не было понятно, то ли они боятся, то ли делают это из почтения. Вскоре, Фред немного привык и, подобно служителям, перестал обращать внимание на толпу, просто радуясь празднику.

— Напоминает Рождество, — заметил Фред, оглядывая цветные огоньки.

— Что, простите?

— Рождество. В том мире у меня было не так уж много счастливых дней. Только один день в году я радовался по-настоящему. Двадцать пятого декабря. Мачеха Стоун тогда становилась доброй и мы даже с ней не ссорились. Она красиво одевалась, была такой ласковой, милой. Она угощала меня конфетами. Особенно я любил такие леденцы, в виде трости. Знаешь? Ну, ты, наверное, их не видел никогда. Люблю Рождество! Ненавижу свой день рождения, и все остальные праздники, но вот его... да.

Однако Фред ещё больше загрустил при воспоминаниях о Рождестве. Ему казалось нелепым, неправильным и абсурдным отмечать этот праздник с мачехой Стоун, когда все остальные дети проводили вечера со своими родителями. Он не хотел признаваться, но именно Рождество было для него самым грустным, самым тяжёлым из всех праздников.

Пальцы Фреда замёрзли, несмотря на то, что вечер был тёплым. Прохлада северного ветра прошла, и последняя снежинка растаяла в небе. Снова напомнил о себе субтропический климат.

— А что это за праздник?

— День окончания Великой Межмировой войны, — пояснил Мэй. — Самой страшной в истории человечества. Она длилась двадцать пять лет и погубила больше миллиарда жизней.

В груди у Фреда похолодело.

— Миллиарда?!

Совсем по-другому воспринимались теперь случайные прохожие, что останавливались посреди улицы, чтобы обняться. Даже захотелось прижать кого-нибудь к своей груди, пожелать счастья и мира. Но, несмотря на праздник, люди сторонились Фреда: слухи, что этот иномирец — кандидат на признание реинкарнацией Инкрима — не обошли ни одного жителя.

— Расскажи мне об этой войне.

— Я вам не расскажу. Я вам покажу!

На площади в западно районе это время вот-вот должна была начаться пантомима. Фред и Мэй поспешили, чтобы успеть к её началу. Как объяснил по дороге Мэй, действие пантомимы разворачивалось во Вторую Эпоху Эйров, три тысячи лет назад.

— А мы живём в какую эпоху?

— Третья Эпоха Эйров, пятьсот двадцать шестой год.

Добрались до площади. К этому времени как раз показывали смерть царя Вепря, которая многими считалась отправной точкой на пути к Межмировой войне. Актёры, облачённые в наряды, напоминающие античные, скорбели над мёртвым телом, накрытым голубым саваном.

— Голубой у нас считается траурным цветом, — дал комментарий Мэй.

Тело царя плавно опустили под сцену. После этого свет на сцене погас на несколько секунд, а затем начался новый акт. Всё окрасилось алым, и на сцене появились восемь мужчин в масках животных, облачённые в панцири и вооружённые короткими мечами. Среди масок Фред тут же распознал ежа и зайца, потом ворона по длинному клюву, напоминающему маску чумного доктора, а после — медведя, лиса и орла. Ещё один зверь остался загадкой. Также была одна птица с коротким клювом, но поскольку в птицах Фред разбирался слабо, пришлось обратиться к ходячему либретто.

— Мэй? Кто это?

— Наследник престола — Соловей. Он взошёл на царство после смерти отца — Вепря, но семеро удельных князей остались недовольны. Они объявили войну Соловью, и началась легендарная осада Симмаратана.

Фред не особо внимательно следил за зрелищем — его куда больше интересовало, какого зверя изображал седьмой из удельных князей.

«Броненосец? Панголин? Росомаха? Чёрт его поймёт».