Границы сред

Тот ужас, в котором находились оба старших патосемиотика и в который они не решались – не хотели, а частично и не могли – посвятить детей и младшую коллегу, заключался в том, что они наконец поняли, по переплетающемуся рисунку все-еще-почти-двух личностей, как было дело.Как уже говорилось выше, стимул жить - особенно для стареющего и слишком опытного артифициального интеллекта – порождение новых, неожиданных сюжетов человеческими страстями, толкающими движение историй. И одним из самых могучих коктейлей, дьявольской смесью наподобие той, что когда-то наливали в бутылки и затыкали тряпками, является смесь стремления к контролю с осознанием постепенной утраты компетентности.Нет, это не та деменция, которую вы привыкли иметь в виду, произнося это слово. Не тихие старички, забывающие собственный дом и собственное имя. Поднимитесь по этой реке на два порога вверх. Возьмите острое желание жить, окрасьте его фоновой тревогой (проще всего добиться этого не очень счастливым детством), подкиньте опыт власти, например, над собакой или младшим сиблингом. Подождите, пока эта личность в отчаянном бою за хотя бы крошечный кусочек покоя заберется по головам всех этих ненадежных и подозрительных почти на небо… И пусть этот человек осознает, что его мозг стареет. И уже немножко – немножко, чуть-чуть, не способен уследить за всем тем, за чем необходимо уследить, иначе смерть, ведь они только и ждут.Скорее всего, ни окружение, ни тем более замордованное население ничего не поймут, особенно если моделирующая мощность интеллекта и так была не слишком большой. Просто теперь чаще, чем раньше, их будут наказывать за четкое выполнение распоряжений сверху, ведь это же невозможно, чтобы распоряжения были неверны? Не хватало рвения. Мешали вредители. Подсылали шпионов враги.В нашей с вами, о мой читатель, реальности, окружение и население, умирая, садясь в тюрьмы, умирая, разбегаясь, умирая, пытаясь противостоять (куда им, куда им, слабо жаждущим, тем, чья страсть выжить лишь бледная тень его бесконечной любви к жизни), снова умирая – все-таки имеет твердую надежду на то, что эта холера таки сойдет в мавзолей и можно будет отдышаться – до следующего нелюбимого ребенка, который пойдет искать от мира себе безопасности.Стефания и Флоренсан, молча глядя друг на друга, понимали, что восхищенный силой страсти искусственный интеллект подпустил к себе чуть ближе, чем следовало бы, уже надкушенного тлением, уже разлагающегося, но все еще оскорбленного малостью своей вотчины человека. Что это за власть, тоже мне? Жалких несколько сотен тысяч жителей жалкого неуклюжего левиафана, мимо которого порскают веселые молодые странности, который проходит мимо поселений в многие миллионы жителей…Даже сейчас одной коротенькой мыслью он толковал про то, что поглотить психику еще одного прямого потомка могло бы дать несколько десятков лет более-менее устойчивого разума; другой – боялся, что кто-нибудь испортит вход к нему или воспользуется им небезопасным для него, единственно ценного, способом – ну а раскрутить эту комнату в другом направлении и налить геля не составляло труда, хе-хе, теперь они пусть покрутятся, а третья мысль, что уже близко, совсем рядом, окончательное решение и страх отступит, страх отступит и страха не будет больше, безопасность безопасность безопасность, наконец-то, скорей, скорей, что же они копаются. Никто не посмеет больше, никто не посмеет, я им покажу.Я им всем покажу.Дверь напротив прозрачной стены открылась. За ней был кессон.

— Он нас отпускает? — ахнул Остап.

— Только отца, и только до верхней станции, — мрачно ответила Стефания, — мы заложники. Попробуй только к двери сунуться... Впрочем, не советую.

Камю осторожно, вытянув шею, заглянул в открытую дверь.

— Да, тут какие-то стрелялки насторожены... Даже не подходите, ребята, пока.

Он встал в дверях так, чтобы ноги были по разные стороны, куда-то наклонился и выдернул защитный костюм.

— Так... Стефие, он рабочий. На локалке катера.

— Отлично, оставляй.

— Тут уж нас явно подслушают, но. Хм. Фильтруйте, но пусть лучше будет.

— А тебе не лучше его надеть? — с сомнением спросил Тарас.

— Думаю, его для того сюда и вкинули. Но раз я ему нужен, пусть сам и хлопочет, — с нехорошей улыбкой сказал Камю, — а связь с вами мне критична.Стефания кивнула, братья переглянулись и состроили настолько невинные щенячьи мордочки, что даже у Майи заскреблось подозрение. Но Камю, видимо, было не до того.

— На связи, — угрюмо сказал он и ушел в катер. Кессон захлопнулся.

— Так, — быстро сказал Тарас, выждав буквально несколько секунд, — а пока папы нет дома, работаем по моему плану.

— Что? — спросил голос Камю из шлема костюма.

— Твою мать, — выругался Остап, — теперь же надо все молча. Отец, лети, твое дело обеспечить нам еще хотя бы полчаса подышать.

— Что ты задумал, бисов сын?

— Иди к черту, папа, не до тебя вообще, — хладнокровно ответил Остап и вздохнул, — мама, займи его разговорами какими-нибудь. И не мешай.

Тарас поманил Майю к себе пальцем.