Грация и Абсолют

Жался к очагу и нетерпеливо навострившийся мальчик. Ретнёв удивлённо и требовательно спросил его:

– Титешный! Ты чё не пошёл к Игнату?

– Иду-иду!.. – убеждающе, искренне отвечал мальчик. – Щас сало готово – и иду!

На него оглянулся Сало Ем:

– Дак ты взял свою долю!

– Тут – жареное! Душа разницу понимает.

Ретнёв дал ему плитку шоколада.

– На-а и дуй! Не запоздай, не подведи нас!

Мальчик быстро цапнул шоколад, но тут же построжал, небрежно сунул плитку в карман шубейки и ушёл с недовольным видом. Ему, «Титешному», всего одиннадцать лет, однако заметно: он чувствует себя фигурой весьма нужной и обоснованно проникнут самоуважением.

От него требовалось, придя в Нижнёвку, по памяти передать необходимое своему человеку.

Советские тотчас по приходе взялись за население, «строя работу по просеву и выявлению», но ещё не во всё въелись и – наспех пока – поставили Игната Мызникова председателем сельсовета. Очень он убедительно при слове «немцы» сжимал кулак и морщил лицо плаксиво-злобной гримасой. Капитан даже выпил с ним водки. Фамилия капитана была Мозолевский, его люди носили погоны с краповыми кантами – отличительный знак войск НКВД.

81

Вынырнув из землянки, Лонгин загрёб рукой снег и вытер им заспанное лицо. Только что внизу Ретнёв скомандовал:

– Пора! Поспешаем с козами на торг!

Начиналась ночь с лёгким морозцем, над верхушками елей стояли звёзды. Ретнёв махнул рукой, и группка гуськом пошла за ним в самую, показалось Лонгину, чащобу. Снеговая толща взялась коркой, она не держала человека – и продвигались, увязая по пояс. Вскоре начался пологий спуск, склон делался круче и вдруг обрезался почти вертикальным земляным откосом: все попрыгали в сугроб. Из него попали на голый, выпукло наросший лёд, блёсткий и прозрачный в свете месяца, как стекло.

Ретнёв приказал наддать: сторожко пустились по петляющей ледяной речке, её то и дело накрывали сугробы, попадались тёмно-серые гладкие валуны. Потом группка выбралась наверх – и снова объяла глушь леса; утекала по краю крутояра тропа. Ретнёв обронил: – Шире шаг! – Побежали за ним по тропе.

Когда пришли на место засады, там поджидали помощники, среди них Игнат Мызников: они уже всё сделали по плану и уйдут перед боем – смертельно рисковать в нём будут лишь те шестеро, что прибыли из-за линии фронта.

Дорога из Серёдкино в Нижнёвку ведёт поначалу через лес, выбегая затем на открытое место: слева – луговина, а справа тянутся замёрзшее озерко, обросшие снегом кусты тальника.

На дороге заложили мину, после чего эстонцы залегли на луговине: один изготовился с пулемётом, а второй притаился ближе к обочине, чтобы бросить в проезжающих гранаты.

По другую сторону, в зарослях, спрятался с пулемётом Ретнёв. Колохин с ручным же пулемётом и Лонгин с автоматом караулили там, где дорога выходила из леса. Они, пропустив едущих, открывали по ним огонь сзади... Швечиков, оснастив ноги «когтями», что служат монтёрам для влезания на столбы, взобрался на одну из мачтовых сосен, высившихся над колеёй. При нём три лимонки, да ещё он поднял к себе на шнуре три связки по паре немецких гранат с деревянными рукоятками.

Около одиннадцати часов ночи люди, ушедшие с Игнатом Мызниковым, подключились к телефонному проводу, что соединяет Серёдкино с Нижнёвкой. Мызников, звоня якобы из Нижнёвки, потребовал к телефону в Серёдкино капитана Мозолевского. Тот узнал голос председателя сельсовета:

– Нападение на нас! Дом окружают, отстреливаемся... Со мной – один ваш боец, он ранен, и два активиста...

– Сколько их?

– Человек шесть... у всех – автоматы... – И тут же провод был перерезан.

Мозолевский понял, какие его ждут угощения от начальства, если не кинуться стремглав к обложенной волками овчарне. При кобуре поверх полушубка, он вынесся на обледенелое крыльцо, затоптался, командуя, по двору. Полыхнули автомобильные фары, упуская свет в ночное безлюдие между изб, выметнулась на миг из тьмы изгородь поскотины, а вот и опушка леса...

82

До Нижнёвки – семь километров, а засада подстерегала менее чем в трёх: едущие ещё не успели настроиться на опасность. Впереди катил мотоцикл, следом поспевала полуторка, в чьём кузове горбилось с десяток автоматчиков и ждал беспощадного разогрева ручной пулемёт Максима – Токарева. Далее держался, умеряя прыть, быстроходный «виллис» с капитаном Мозолевским и несколькими его людьми. Замыкающим следовал новенький высокий студебеккер, неся в кузове ещё дюжину чекистов с автоматами и крупнокалиберный пулемёт Дегтярёва – Шпагина.