Грация и Абсолют

Желалось и впрямь возвращения Германии или нет – это уже дело второе. А первое было то, что ей – не вернуться! Германия была и будет соседом – и быть кем-то, кроме как им, ей невозможно.

Знали это мужики или только предчувствовали – Лонгин сказать не мог. Но сам он знал. И видел то, что мужицкая душа соединяла Власова с Германией в стихийном побуждении ороднитьсоседа. Но сам Власов не был ли слишком роднымдля этого?

На неостывающей русской печке больше и больше хотелось Лонгину родства с выздоравливающим народом. Беглец ночами стал высовываться из сеней, вдыхая душок весенней прели и слушая шуршащий пролёт птичьих стай с юга на север. Сверху часто точилась изморось, она ела одряхлевшие сугробы вдоль плетня, и когда нужно было перебежать из хлева в избу или обратно, под ногами хлюпало и чавкало.

Лонгину хотелось слышать о злости деревни на восстанавливаемые Советы, и он всё спрашивал хозяина, не пахнет ли заварушкой?

Малоречивый мужик, который сам вопросов не задавал, пояснял философически и словно бы одобрительно:

– Одно благодарение. Что ни укажут – благодарим. Мясо спускают с нас – опять же благодарность.

Жилец несдержанно вскинулся:

– Это что за народ у вас?

– А у вас?

И Лонгину стало приятно, что человек ловок на слово. Тоже и он, с его умом, – одиночка среди всеохватной смирности?

Жилец, хозяин и хозяйка, хоть час был поздний, сидели у топящейся печки. Хозяйка сноровисто чесала лён: ладила на пряжу. Вдруг сказала, не поднимая глаз от работы:

– Вот ведь Скуридина убили.

Лонгин вопросительно глядел на мужика. Тот сделал вид, будто ему невтерпёж зевнуть, но, вероятно, и самому хотелось рассказать.

– Был такой любитель баранов стричь. Руководил, это, на приёмке шерсти. Над весовщиками стоял. Запишет фальшиво и зажулит. Ворюга! И партеец, член правления. В газетку про то да сё напишет, критику наведёт: стараюсь, мол, для колхоза.

На хозяина, кажется, нашёл стих, он пригласил гостя за стол, налил ему и себе самогонки. С важностью подержав перед собой стаканчик, выпил мелкими глотками, забрав в себя воздух, и выдохнул через нос, не размыкая губ. Сочно хрумкая кислой капустой, заметил:

– Малость пересолена.

– Ой ли? – задето откликнулась жена.

– Ну! – ответствовал муж и без перехода продолжил: – Все знали, что жулик Скуридин. И шло ему в пользу. Ходили к нему с нуждой и подносили. Один волокёт мешок картошки, другой – опять же шерсть. А то бабу приходилось послать. Скуридин стал и дочек требовать, к малолетним пристрастился. Но он отплачивал – делал, что у него просили, и народ терпел.

Хозяин, подождав, когда гость выпьет и закусит, осмотрел, точно некий предлагаемый товар, бутылку с самогонкой, сказал сожалеюще:

– Шабаш! Этому празднику не будет конца. – И вернулся к Скуридину: – Война началась, немцы не успели прийти – он удрал. Теперь советские пришли, и он с ними. Поставлен председателем колхоза. Но народ после немцев стал бойчее. Кто-то встретил его за деревней, когда он в санях поехал в райцентр, и бахнул из ружья.

– Расследовали? – поинтересовался Лонгин.

– У всех искали ружьё. Ни у кого не нашли.

Хозяин указал жильцу на бутылку и словно упрекнул:

– Будете? – Не уговаривая, степенно встал и запер её в шкафчик, прибитый к стене.

Лонгин чувствовал себя так, словно замечательно выспался, отдохнул.

– И всё-таки почему вы при советских такие тихие? – не утерпел он.

Хозяин сворачивал козью ножку и как не услышал. Он курил чинно и отрешённо и через некоторое время кивнул на жену:

– У нас с ней три дочери. Одна вдовая – на мужа похоронка вперёд немцев сюда дошла. А у других мужья – совецкие командиры. Один – старшина, а второй – аж капитан. И от них у нас внуки. Теперь глядите, чего нам хотеть? Чтобы их отцы домой вернулись – вот чего нам хотеть.

Гостю помыслилось, что довольно-таки сложно гостить в иных мгновениях. На другой день он прибинтовал к телу деньги, предварительно заплатив человеку. Тот дал ему видавшую виды солдатскую шинель, сапоги-кирзухи, вещмешок с припасами и своими путями, мудрёно и увёртливо провёл нетерпеливого мстителя в Ленинградскую область.

Здесь Лонгин вышел к полустанку. По советским удостоверению личности и справкам, сработанным в Пскове, он оказывался бывшим бойцом партизанского отряда и подлежал лечению по поводу последствий инфекционного менингита. Документы помогли попасть на поезд.

В Гатчине, подмазав врачебному начальству крупной взяткой, он лёг в госпиталь. Тут ему помогли узнать местонахождение брата и отослать весточку. Брат командовал 1-й гвардейской армией, которая, взяв Проскуров на Правобережной Украине, действовала против окружённой группировки германских войск, сумевшей 7 апреля вырваться из котла.

Вскоре Лонгин приехал в Белокаменную и несколько месяцев спустя отправился оттуда по назначению в глубокий тыл на новый нефтеперерабатывающий завод.

85