Гравировщик и Рита

— А как максимум?

— Поэтом, — пояснил гравировщик. — Просят, чтобы я в стихах выразил.

— Ну, так это просто, при вашей-то библиотеке. Всегда можно что-нить подобрать.

— Да, случается, подбираю. Заказчики остаются довольны. А иногда вплоть до запятой на своём настаивают. А сами такое загнут, что и Жванецкому не снилось. Один, например, пожелал подруге суицидальной радости. Вообще, я заметил, что многие, желая себя показать, начинают к месту и не к месту лепить иностранные слова. А один клиент целую поэму накатал. Я ему говорю: не войдет поэма на вашу чашку. Тогда он попросил вычислить, какая площадь нужна. Я прикинул: не менее двух тысяч квадратных сантиметров. Он сориентировался и другой подарок купил…

— И что это было?

— Мельхиоровый поднос.

— А поэму запомнили?

— Тебе, возлюбленный, я песнь пою. Я весь горю, я весь во вкусе, тебя безумно я люблю… Ну, и так далее.

— Возлюбленный? — удивившись, переспросила Рита. — А клиент, говорите, мужчина?

— Ну да.

— Сдается мне, Глеб Константиныч, что вы обслужили гомосека, — сделала она вывод.

Он привстал, отломал от куста веточку и передал ей.

— Напиши что-нибудь, Рита. Или распишись.

Она старательно нарисовала на песке сердечко, а ниже замысловато расписалась. Он взял прутик, пронзил сердце стрелой и, цепко прищурившись, повторил её подпись.

— Ну, Глебушка! — восхитилась Рита. — И пошто вы в гравировщиках застряли? Имея такой талант, вполне можно стать аферистом!

— Да какой там талант…

— Не спорьте. У вас поразительное чутье на размеры и форму. Теперь я, кажется, понимаю, почему вы запали на меня. Клюнули на идеальные пропорции, да? — Рита с легкостью поднялась и раскинула руки. — Ведь идеальные, да?

— Идеальные, — согласился он, не отводя от неё взгляда. — Как на рисунке Леонардо Да Винчи.

— Не знаю, о каком вы рисунке, — она закинула руки за голову, поправляя волосы. — Но теперь, когда вы подтвердили, я буду чувствовать себя Мадонной.

— Мадонну многие художники изображали. Ты, Рита, какую имеешь в виду?

— Синьору Чиколине. Такая вроде бы у неё настоящая фамилия. Она итальянка по происхождению. Жила в бедности в родной деревне, пока не перебралась в Америку. Прошла через не одни руки, а сейчас — звезда номер один. Представляете, ей уже за пятьдесят, а она не стесняется прилюдно свои телеса выставлять… Ладно, вставайте и вы; пойдемте искупнемся еще раз. Остудим маленько нашу плоть.

Они барахтались, брызгались, потом опять жарились на песке. Рита подремала, открыла глаза и посмотрела на ясное небо.

— Вот так бы жить да жить и ничегошеньки больше не надо… Понимаете, о чем я, Глеб Константиныч?

— Да, — немедленно откликнулся он. — Ты о ценности жизни. Но она дается каждому бесплатно, поэтому как бы не учитывается. Гораздо выше ставятся другие ценности, которые имеют эквивалент в золоте, в рублях…

— В баксах!

— …а они не к каждому прилипают. Мало кому даётся по трудам их и часто приобретается нечестно — воровством, махинациями. Да хоть бы и так: на морду — чулок, в руки — револьвер, и громовым голосом: «Это ограбление!»

— Сами не пробовали? — засмеялась Рита.

— Нет.

— Тут вы правы, Глеб. Одни прозябают в дворцах, а другие кайфуют в бараках.

— Да. И только смерть уравнивает всех. Благодаря ей напоминается, что жизнь — единственная ценность.

— Вы думаете, что смерть нужна именно для этого? — Рита удивленно посмотрела на него. — Да вы мне настроение испортили своими рассуждениями! И лично я не думаю, что смерть — окончательный итог нашей жизни. Мы еще поживем и после смерти. И жили до рождения. Вот я всеми фибрами ощущаю, что в прежней жизни обитала в водной стихии. Мама меня часто попрекает: то почему, доча, из ванной подолгу не вылезаешь?

— Наверно, в прежней жизни ты была русалкой? — пошутил он.

— Фи! С зеленым хвостом!.. Нет, лучше уж быть стремительной, изящной акулой… Ну, вы поняли, да? Мне по душе идея вечного кайфа, Глеб Константиныч.

Солнце, описав в небе гигантскую дугу, пряталось в дальней лесопосадке. Решили возвращаться домой. Когда отчалили от острова, метрах в тридцати от них, на полкорпуса выпрыгнув из воды, промчался ярко-оранжевый катер. Впереди, за рулем, сидел плотного сложения сосредоточенный мужчина, а на заднем сиденье полулежала, разнежившись, худощавая девушка в темных очках, с развевающимися по ветру светлыми волосами.

— Господи, да это ж моя Маринка! — Рита резко, едва не опрокинув лодку, вскочила на ноги. — Ма-ри-на! Ма-ри-на!

Но девушка в катере ее не слышала — ревели мощные движки. Голос у Риты сорвался, перешел на хрип. Катерок легко обошел лодку и умчался к городу, превратившись в точку. Рита присела, ее лицо омрачилось; она покусала губы и сердито глянула на спутника.

— А вы почему не помогли мне докричаться?.. — спросила с выражением крайней досады. Надолго примолкла. И только один раз нетерпеливо бросила: — Нельзя ли побыстрей?

Шаров погреб во всю мочь, и их лодка, подгоняемая течением, через час достигла лодочной станции. Рита по-прежнему оставалась не в духе. Расстались молча. Так неудачно закончилась вылазка на природу. А как хорошо всё начиналось!