Гравировщик и Рита

8. Хлопоты множатся

— Алло, алло, Глеб Констатиныч! — кричала в трубку Рита.

За окном шумела летняя гроза, выстреливая пучками молний и сердясь громом из-за неточных попаданий.

— Да, да! — перекрикивая громы, кричал в ответ Шаров.

— Вы знаете, что к нам в город приезжает звезда?

— А, Чиколине, что ли? Та самая Мадонна?

— Да, ну! Поедет она к нам. Нет, наша отечественная, Мурада. Будет петь в Концертзале.

— Понял, — откликнулся Шаров, переждав очередной грохот за окном. — Бегу за билетами.

— Опоздали, — электронная акустика в точности передала сожаление Риты. — Она в нашем городе дает всего один концерт, а билеты все распроданы.

Опять он попал впросак. И озабоченно раздумывал, где взять эти чертовы билеты. Рита, впрочем, быстрей сообразила, и в трубке вновь раздался её голос.

— А у вас в музыкальных сферах, случаем, знакомых нет?

— Погоди-ка, — припоминая, прикинул он. — Кажется, есть. Да, Максим Ильич Чуковский, директор филармонии. Он приходится родственником моему отцу. Точно! Мама подсказала, когда Максим Ильич выступал по телику.

— Но он-то вас знает?

— Не уверен.

— Ясно. Пример односторонней связи. Он вам родственник, а вы ему нет.

— Ага, полупроводник, — попытался отшутиться Шаров.

На самом деле ему было не до шуток. Ляпнул же, не подумав. А вдруг Рита пошлет наводить мосты? Ведь сколько лет уже прошло после того случайного разговора с матерью. В филармонии наверняка теперь другой директор. Да, может, и филармонии уже никакой нет.

— Алло, алло, Глеб Константиныч, куда вы пропали? — опять беспокойный, будоражащий душу голос. — А вы знаете, не велика беда, что билеты распроданы. Их ведь обычно пере-рас-про-дают… Тьфу и не выговоришь сразу.

— Понял! — ответил он, обрадовавшись. И не будь дураком, не стал больше расспрашивать, пообещал только, что билеты обязательно достанет.

Гроза обессилела и теперь изливала свою злобу мелким, редким дождем. Шаров надел плащ, растопырил зонтик и пошел к Концертному залу имени Глинки, предварительно пополнив бумажник купюрами.

Билеты перепродавали в вестибюле, у касс. Когда-то очень давно Шаров уже обращался к спекулянтам — доставал билет для А. М., пожелавшей сходить на концерт вечно модной Аллы Пугачевой, залетевшей в их город. Ну, все по-старому: спрос рождает предложение. Что ему сейчас предложат, какую цену заломят, то и выложит. Для себя-то он никогда не пользовался услугами этих шустрых, предприимчивых ребят, бытующих, наверно, еще со времен когда Колизея не был разрушен. Всегда обходился тем, что доступно всем. Питался, носил и смотрел то, что употребляют остальные. Хотя, возможно, ошибался. Большая часть людей ведь старалась употреблять как раз то, чего на всех не хватает. И, должно быть, в этом смысле он оставался белой вороной. Что ж, теперь надо перекрасить перья.

Не успел оглядеться, как к нему подкатил молодой человек приятной наружности с дипломатом в руке.

— Нужен билетик, да? — шепнул он. — Отойдемте.

Шаров послушно последовал за ним. Парень открыл кейс. При этом огляделся, а Шаров подумал: «И чего опасается?». Ведь статью за спекуляцию давно отменили. Так с какой стати? Анахронизм? Генетическая боязнь, что «посадют»? Долго, однако, нашим людям придется еще выкорчевывать старое сознание. По капле из себя выдавливать раба. Привыкать, что это — бизнес.

За два билета выложил десять раз по номиналу, и вышел, немного озадаченный и возмущенный. Ну, да пусть! Главное, задание Риты выполнил. Теперь, шагая с билетами в кармане, чувствовал себя счастливым обладателем пера жар-птицы. Можно и потревожить девушку.

— Алло, Рита! Это я! Билеты купил!

Вечером они сидели в просторном, шикарно отделанном зале, в третьем ряду, и вместе с другой публикой дожидались выхода на сцену Мурады — еще одной мадонны отечественного розлива. Вокруг располагалась в основном молодежь, но присутствовали также граждане среднего и почтенного возраста. На ряд вперед сидела древняя, с пергаментной кожей старушка. Она оглядывалась, отыскивая кого-то взглядом, и Шаров ясно видел ее линялые глаза с синими подкрашенными веками и черными наведенными бровями. Он думал, удивляясь: «Ничего себе… ажиотаж какой!»

На сцене появились музыканты в ярких, переливающихся костюмах и заиграли веселое, бодрое. Выбежала и сама Мурада. Разлетающиеся волосы, разлетающаяся одежда, под которыми крепкая молодая стать. Во всю мощь грянули ударные. Шаров вжался в кресло, втянул голову в плечи. Слишком шумно, слишком много децибел. И уже кажется, что ударные молотят не вовне, а забрался барабанщик со всеми причиндалами прямо во внутрь черепушки и наяривает там во всю ивановскую…