Достаток в семье Карло и Летиции Буонапарте, несмотря на постоянное прибавление в количестве детей, до конца 1770-х годов всегда был приличным. Его обеспечивал годовой доход с трех домов, виноградников, земельных угодий и производства оливкового масла. Кроме того, супруги Буонапарте владели мельницей. Казалось бы, им жить-поживать да добра наживать. Но Карло был и гулякой, и, что еще хуже, картежником и время от времени швырял на ветер огромные суммы денег. Летиция, как ни старалась, не могла вразумить ветреного, хотя, в общем, заботливого супруга. Она и детей к нему подсылала с уговорами и мольбами. Был случай, когда Наполеон по просьбе матери пришел к отцу в таверну, где тот проигрывал все, что имел с собой, и там ребенок уговаривал родителя остановиться[91].
При всем беспутстве своего характера «папа Карло» любил жену и детей и многое сделал для того, чтобы обеспечить их благополучие, используя при этом все свои связи. Летиция согласилась с его решением подготовить Жозефа к поприщу священнослужителя, а Наполеона - к военной службе. Правда, выяснилось, что для такой подготовки у супругов Буонапарте не достает ни связей, ни средств. Но тут в роли их спасителя и долговременного попечителя выступил граф Рене де Марбёф.
Выходец из знатного дворянского рода, сын председателя парламента Бретани и родной брат епископа Отенского, генерал при двух королях - Людовике XV и Людовике XVI, Марбёф с 1764 г. командовал экспедиционным корпусом Франции на Корсике, а с 1770 г. и до своей смерти в 1786 г. был там губернатором. Он так благоволил семейству Буонапарте и так близко общался с ним (крестил всех детей папы Карло и мамы Летиции), что родилась и получила распространение версия о любовной связи Марбёфа с Летицией, которая, кстати, была на 38 лет моложе его. В наши дни эту версию поддерживает президент Международного Наполеоновского общества канадский историк Бен Бейдер. Он убежден в том, что именно Марбёф был отцом Наполеона, а также другого сына Летиции - Людовика[92]. Однако другие биографы Наполеона из числа самых авторитетных (Ф. Кирхейзен, А. Кастело, В. Кронин, В. Скотт, Д. Сьюард) отвергают такое предположение, ссылаясь главным образом на безупречную репутацию Летиции в глазах всех, кто ее знал, не исключая дотошных в своем любопытстве соседей. «Она была слишком хозяйкой и матерью, чтобы стать чьей-то любовницей», - подчеркивал Кирзейзен[93]. Сьюард добавляет к этому, что неизменная верность Летиции супругу «подтверждается ее твердым отказом вторично выйти замуж, когда она осталась молодой и довольно привлекательной вдовой»[94].
Тем не менее граф де Марбёф действительно очень помог всем детям Летиции (и своим крестникам!), о чем речь пойдет в следующем параграфе. Что же касается соседей папы Карло и мамы Летиции, то из них наиболее интересны две семьи. Луиза Мари Пермон (урожденная Комнин, из рода византийских императоров Комнинов) была близкой подругой Летиции, «носила маленького Наполеона на своих руках, качала его в колыбели»[95], а позднее, в годы его военной учебы, как мы увидим, покровительствовала ему в Париже. Ее дочь Лаура станет женой Андоша Жюно, герцога д’Абрантес, и другом Оноре Бальзака, который будет помогать ей в работе над ее 16-томными мемуарами и положит ее рассказы в основу своего романа «Темное дело»[96].
Совсем по-иному сложились у семьи Буонапарте отношения с другими соседями из Аяччо, а именно с семейством Поццо ди Борго. Муж кузины Карло Буонапарте с несколько странным для мужчины именем
Впервые Наполеон уедет с Корсики в декабре 1778 г. - на учебу во Францию. Ему тогда шел десятый год. Еще дважды он будет возвращаться на родину по разным (мы их увидим) причинам и навсегда сохранит добрые чувства к родному острову, о чем свидетельствуют его беседы с личным секретарем Эммануэлем Лас Казом и с доктором Барри О’Мира на острове Святой Елены[98]. Вальтер Скотт, безусловно, ошибался (если не намеренно измышлял), утверждая, что Наполеон «не высказывал даже тени расположения к покинутой им навсегда родине»[99]. Но недоброжелатели и враги императора всячески обыгрывали тот факт, что он был корсиканец, а не настоящий француз. Тот же Скотт не без злорадства отметил: «Французов часто упрекали в том, что они избрали себе властелина из тех мест, откуда древние римляне неохотно брали даже рабов»[100].