Гражданин Галактики

— Гм-м-м… Хорошо, вы не хотите делать этого только за деньги. Но может быть, сделаете по другим соображениям? Что если бы вы узнали, что эта работа обязательно должна быть сделана и никто другой не сможет выполнить ее успешно?

— Я допускаю такую возможность. Но не могу вообразить обстоятельств, при которых это произошло бы.

— Не надо ничего воображать, мы все вам объясним.

Дюбуа вскочил с дивана:

— Послушай, Дак, ты не можешь…

— Оставь это, Джок. Он должен знать.

— Он не должен знать, во всяком случае здесь и сейчас. И ты не имеешь ни малейшего нрава, рассказав ему, подвергать риску всех остальных. Ты ничего о нем не знаешь.

— Это рассчитанный риск, — Бродбент снова повернулся ко мне.

Дюбуа схвати его за руку и рванул обратно.

— К черту рассчитанный риск! Мы были с тобой заодно, Дак, но сейчас я лучше… В общем, после этого один из нас будет непригоден к разговору.

Бродбент удивленно, сверху вниз досмотрел на Дюбуа, потом холодно усмехнулся:

— Джок, сынок, думаешь, ты способен на это?

Дюбуа, не дрогнув, свирепо взглянул на него. Дак был на голову выше и на двадцать кило тяжелее. Впервые за все это время Джок начал мне нравиться. Меня всегда трогала доблестная наглость котенка, бойцовское сердце бентамского петуха или готовность маленького человека умереть стоя, но не подчиниться. И хотя я не ждал, что Бродбент убьет его, казалось, остается совсем немного, чтобы увидеть, как Дюбуа превратится в отбивную.

У меня и мысли не возникло вмешаться. Каждый человек имеет право сам выбрать время и способ своего уничтожения.

Напряжение росла Неожиданно Бродбент рассмеялся и хлопнул Дюбуа ко плечу.

— Бог с тобой, Джок! — Он повернулся ко иве. — Простите, мы должны оставить вас на несколько минут. Нам с другом нужно немного посовещаться.

Апартаменты были оборудованы заглушенным углом, в котором стояли видеофон и телефакс. Бродбент взял Дюбуа за руку я отвел туда. Они остановились и взволнованно заговорили друг с другом.

Иногда в общественных местах вроде гостиниц такие устройства не делают всего, на что рассчитаны: звуковые волны подавляются ими не полностью. Но «Эйзенхауэр» был отелем люкс, и оборудование работало отлично. Я не мог разобрать ни слова, но зато прекрасно видел их мимику. Лицо Бродбента было повернуто в мою сторону, а Дюбуа можно было мельком наблюдать в настенном зеркале. Только начав исполнять свой знаменитый психологический номер, я окончательно понял, зачем отец лупил меня по заду до тех пор, пока не обучил безмолвному языку губ. Этот номер всегда шел в ярко освещенном зале, и, используя специальные очки, можно было незаметно… в общем, неважно. Главное, я действительно мог читать по губам.

— Дак, проклятый идиот, — говорил Дюбуа, — неужели ты хочешь, чтобы мы оба кончили рудниками на Титане? Это самонадеянное ничтожество сразу же наложит в штаны…

От возмущения я почти пропустил ответ Бродбента. Ничего себе самонадеянное? Я очень скромный человек, когда дело не касается беспристрастно высокой оценки моего артистического гения.

Бродбент:

— …Неважно, если пьеса играется вкривь и вкось, когда это единственная пьеса в городе. Джон, никто другой нам не годится.

Дюбуа:

— Отлично, пусть доктор Скортия возьмется за него и внушит ему что надо. Но не открывай ему ничего, даже если он потребует этого. Во всяком случае, пока мы все еще сидим на Земле.

Бродбент:

— Брось, Скортия сам сказал, что мы не должны зависеть от гипноза или наркотиков. Нам нужно его сотрудничество, осознанное разумное сотрудничество.

— Какой тут разум? — фыркнул Дюбуа. — Ты посмотри на него. Это же петух, с важным видом вышагивающий по двору. Конечно, у него подходящие габариты и внешность, и голова, кажется, похожа на голову шефа, но за этим же ничего нет. Он заработает нервный срыв, все прошляпит и все выдаст. Этот жалкий актеришка не сможет сыграть такую роль.

Если бы бессмертного Карузо обвинили в том, что он взял не ту ноту, и то он не был бы оскорблен больше. Но я показал себя достойным высокого звания артиста — занялся полированием ногтей и игнорировал слова Дюбуа, просто отметив про себя, что мог бы, между делом, заставить его и засмеяться, и заплакать на протяжении двадцати секунд. Я выждал еще немного, затем поднялся и приблизился к заглушенному углу. Оба сразу же заткнулись, когда увидели, что я собираюсь туда войти.

— Не беспокойтесь, джентльмены, я изменил свое решение.

Дюбуа, кажется, почувствовал облегчение.

— Ага, вы отказываетесь от этой работы.

— Отнюдь, я хотел сказать, что принимаю предложение. Вы можете ничего не объяснять. Дружище Бродбент уверяет, что эта работа не ранит мою совесть, — и я верю ему. Он убедил меня, что ему нужен актер. А дела продюсера меня не касаются. Я принимаю предложение.

Дюбуа, похоже, разозлился, но промолчал. Я ждал, что Бродбент обрадуется, а он вместо этого встревожился.

— Ладно, давайте входить в курс дела. Лоренцо, я не знаю точно, на какой срок вы нам понадобитесь, но, уверен, не больше чем на несколько дней. Вы будете играть в течение часа или около того, один раз или дважды за все это время.